– А вот обратиться к Велесу и попросить его призреть вашу гусыню я могу. Это в моей, так сказать, компетенции. В язычестве именно Велес является покровителем зверей и птиц. К кому же, как не к нему, и обращаться, провожая в последний путь домашних животных. Бог Велес – посмертный владыка их душ.

Он вздохнул и тихо, будто говоря сам с собой, сказал:

– Надеюсь, отец Климент не сочтёт эти мои слова за святотатство и не предаст меня анафеме.

– А тебе не всё ли равно? – резко спросила бабка Матрёна. – Коли уж назвался груздем…

– То полезай в кузов, – улыбнулся Олег неожиданно. – Вы абсолютно правы, Матрёна Степановна. Вашими устами, как всегда, глаголет истина.

– Ты это о чём, добрый молодец? – взглянула на него с подозрением бабка Матрёна. – Или насмехаешься над старой женщиной?

Но Олег, уже без улыбки, заверил её:

– Как вы могли такое подумать, Матрёна Степановна! Когда проведём обряд?

– Хорошо бы прямо сейчас, – тяжко вздохнула старуха. – Пусть твой Велес узнает о моей Машеньке как можно раньше. А то ей там страшно и одиноко…

Крупные слезы потекли по её морщинистым щекам. Олег прикусил губу, чувствуя, что его собственные глаза тоже увлажнились.

– Идите за мной, Матрёна Степановна, – сказал он глухо. – Но у меня будет к вам одна просьба. Когда мы войдём в капище, это буду уже не я, Олег Витальевич Засекин, муж Марины и прочая, и прочая, к чему вы привыкли. Это будет жрец Велеса по имени Горыня. Постарайтесь не забывать об этом. И беспрекословно выполняйте все мои требования. Или Велес может разгневаться, и тогда… Понимаете?

– Как не понять, – кивнула старуха, обрадованная тем, что достигла своей цели. И словоохотливо продолжила: – Я ведь понимаю, что бог он и есть бог, будь то языческий, иудейский или христианский. Всем хочется почитания. Ты не сомневайся, молодец, я тебя не подведу. Горыня – так Горыня. Да по мне, хоть горшком назовись, только в печь не прыгай.

Олег даже не знал, что на это можно сказать, поэтому он промолчал.

Калитка оказалась совсем не там, где бабка Матрёна её отыскала, как она думала, а с противоположной стороны ограды. Услышав об этом, старуха в своё оправдание сказала:

– Слёзы глаза выжгли, ничего не вижу.

Но на самом деле винила она не себя, а зловещую даже на вид ограду, которая каким-то неведомым образом умела так отводить глаза, что найти в ней калитку было просто невозможно. Но говорить об этом молодому хозяину Усадьбы волхва старуха не стала из опасения, что он воспримет её слова как упрёк. Или того хуже – как намёк на то, что дом является пристанищем нечистой силы, которая творит, что пожелает, помимо его воли. Худшего бабка Матрёна себе и представить не могла. Если бы она сама вдруг перестала быть хозяйкой в собственном доме, то просто не пережила бы этого…

Олег провёл старуху во двор, а затем в дом, который изнутри оказался намного просторнее, чем выглядел снаружи. Они прошли через прихожую с развешенными по стенам картинами, на которых был запечатлён, как решила бабка Матрена, один и тот же старец. Он то играл на гуслях, то стоял на опушке леса в окружении диких зверей, то устало брёл по дороге с посохом в руках и с котомкой за спиной, а то был облачён в воинские доспехи. Бабка Матрёна никогда не встречала его, но ей показалось, что она узнаёт старика. Внезапно она поняла почему. В чертах лица Олега было явное сходство с тем, кого художник изобразил на холстах. Если бы бабку Матрёну спросили, то она сказала бы, что это дед и внук, а, быть может, и более отдалённые по времени родственники, но всё-таки близкие, по прямой линии…

Висели здесь и другие картины. Бабке Матрёне запомнились вставший на дыбы медведь, в котором она, к своему изумлению, также нашла сходство со старцем, и четырёхглавый аспид, при ближайшем рассмотрении распавшийся на двух переплетённых змей с головами по обоим концам у каждой. Заметив её интерес к последней картине, Олег пояснил:

– Это свитень, оберег от разных напастей. Нашим предкам он служил защитой от болезней, чужих злых происков и прочих бед.

Они подошли к деревянной двери с вырезанными в ней в виде орнамента ромбами, квадратами и треугольниками. Это напомнило бабке Матрёне русскую народную вышивку, которой она украшала свою одежду. Геометрические фигуры вились вокруг языческих символов – пересекающихся крест-накрест трезубцев, один остриями вверх, другой – остриями вниз, перевёрнутой буквы «А», похожей на голову быка, рога изобилия, месяца в образе старинной русской ладьи, двузубой секиры и других. А в центре всего расположился четырёхглавый аспид, врезанный так искусно, что он казался живым. Бабке Матрёне почудилось, что все его четыре головы не сводят с неё своих настороженных глаз, и даже послышалось тихое угрожающее змеиное шипение. Она в страхе перекрестилась – и видение исчезло.

Старуха поняла, что эта дверь ведёт в капище языческого бога Велеса, о котором ей говорил Олег. Подумав так, она едва не прикусила себе язык, вспомнив, что он просил называть себя Горыней.

«Но ведь я ничего не сказала», – попыталась оправдать себя бабка Матрена. – «За мысли, небось, не покарают».

Чтобы избавиться от сомнений, старуха хотела спросить об этом своего спутника, но не успела. Тот уже отворил дверь, и она вошла за ним в комнату. И то, что предстало глазам бабки Матрёны, настолько поразило её, что она сразу позабыла обо всём остальном.