– Нет.

– Значит, то, что ты испытываешь, – это не боль, – сказала Джилл. – Это дискомфорт, неудобство, всего лишь неприятные ощущения.

– Не боль?

– Неудобство – это не боль.

Ее-то боль почти не проходит, сказала Джилл, к ней невозможно привыкнуть, невозможно не поражаться ей. Хорошо бы ее измерить, определить объем или вес и поделиться этим знанием с врачами, со всеми подряд, с водителями автобусов.

– Люди ахнут, когда узнают, какого она масштаба, – сказала она. – В нынешних обстоятельствах они просто не могут понять. Ты не можешь.

Они трудились над пазлом всерьез, в молчаливом соперничестве. Работая с полной отдачей, закончили сборку за девяносто минут; как только картинка была готова, Джилл разобрала ее, сложив детальки в коробку.

Потом они сидели перед телевизором и смотрели шоу, в котором четыре взрослые женщины кричали друг на друга перед живой аудиторией, состоявшей из взрослых женщин, которые тоже кричали. Между женщинами на сцене и женщинами в аудитории установилась непостижимая эмоциональная связь; чем сильней голосили те, кто на сцене, тем громче взрывались криками те, кто сидел на зрительских местах. Временами обе группы вопили во всю мощь; что-то многовато страстей для часу дня, решил Боб.

Во время рекламной паузы наступила относительная тишина, и Боб повернулся к Джилл, которая пристально на него смотрела. Она спросила Боба, рассказывала ли она ему о своем новом обогревателе, и он ответил, что нет.

– Расскажи сейчас, – попросил он, и она рассказала.

Ее новый обогреватель, устройство непостоянное и таинственное, стоял себе в хладном молчании, несмотря на включенность, а затем с ревом оживал посреди ночи, когда Джилл спала, перегревался и дымил черным вонючим дымом, из-за чего включалась пожарная сигнализация, которая будила соседей, которые дважды вызывали пожарных, которые натоптали грязи своими ботинками и погубили навеки ковры Джилл. В ее исполнении это было типичнейшее из плетений словес в том смысле, что проблемы слоились одна на другую и в совокупности их было не расплести. Слушая подобные истории, легко было заблудиться в зеркальном лабиринте ее несчастий; но Боб хотел быть полезным и потому старался докопаться до корня всякой проблемы в надежде найти решение и хоть чуть-чуть да улучшить качество ее жизни.

– Надо отключать обогреватель перед тем, как ложишься спать, – сказал он.

– Так я отключила, Боб. О том я и говорю. Он сам включился, когда был вытащен из розетки.

– Не думаю, что такое возможно, – сказал Боб.

– Во всяком случае, он точно был не включен, когда я легла спать, – сказала она.

– Ну, это не одно и то же.

Они посмотрели рекламу стирального порошка, в которой плюшевый мишка вкрадчиво подбирался к стиральной машинке.

Джилл сказала:

– Его ждет разочарование.

Крикливая передача возобновилась, но Джилл отключила звук.

– Я еще не закончила про обогреватель, – сказала она.

– Давай, – сказал Боб.

Джилл помолчала, словно сбираясь с духом.

– Думаю, он не просто обогреватель, – сказала она наконец.

– А что же еще?

– Думаю, обогреватель – он что-то вроде оракула.

– Как это? – переспросил Боб.

– В его повадках таится угроза.

– Ты веришь, что у обогревателя есть повадки?

– Я верю, что он транслирует дурные вести.

– И что он тебе транслирует?

– Он пророчит мне будущее.

– И какое оно у тебя?

– Сам подумай об этом, Боб. Где у нас жарко?

Боб глянул в глаза Джилл в поисках признаков легкомыслия, но увидел там только ее темную вращающуюся галактику. Она, понял он, признается в трудной и пугающей правде, что, с одной стороны, лестно, потому что Боб достиг статуса доверенного лица; но, с другой стороны, такое признание ввергало в тревогу.

Он спросил Джилл, сохранился ли у нее чек.

– Это была распродажа, – прошептала она. – Возврата нет.

Когда крикливое шоу закончилось, Боб распрощался с Джилл и направился в кабинетик Марии.

– Джилл считает, что обогреватель у нее – медиум и что он сулит ей дорогу в ад, – сказал он.

Мария посмотрела Бобу через плечо, а затем снова на Боба.

– Ладно, – сказала она и помахала, прощаясь, но Боб задержался в дверях.

– Я могу поделиться своим наблюдением? – спросил он.

– Можешь.

– Не хотелось бы нарушать границу.

– Выкладывай, Боб.

– Я думаю, для Джилл было бы лучше жить здесь постоянно.

Мария поморщилась.

– Джилл на полный день?

– Я знаю. Но, может, она будет не такой джиллистой, когда почувствует себя под защитой.

Мария вдохнула и выдохнула.

– Давай я об этом подумаю, – сказала она.

Боб пошел домой новым путем, подлинней и окольным. Не потому, что хотел убить время, он был не из тех, кто его убивает, а потому, что знал, что, когда он войдет в свой дом, закончится та часть дня, когда может произойти что-то неожиданное, а к этому он пока готов не был. Шел, поглядывал в окна домов, проходя мимо, и задавался вопросом, что там за люди внутри.