Шрифт:
Сейчас же этот демонстративный гнев пугает меня до чертиков.
Подчиняясь, вполне сознательно подбираюсь к Таиру. Он у окна стоит, а я занимаю ближайший к нему край дивана.
– Приглуши эмоции и послушай меня внимательно, – произносит отец, пригвоздив меня взглядом. – Я тебе добра желаю. Уберечь хочу, понимаешь?
– Понимаю, но…
– Никаких «но» быть не может! Вариантов не осталось, – вздохнув, отворачивается.
Заявляет о заботе, а мне кажется, я раздражаю его как никогда сильно. Очевидно, не настолько, чтобы позволить меня пристрелить. Как бы там ни было, чувствую, что решение ему действительно непросто далось.
– Что это значит? Что? – на Тарского смотрю. На его лице вообще никаких эмоций не отражается. – Говорите уже!
– Через неделю вы с Таиром летите в Европу.
– В Европу?
Не думала, что настолько далеко запрет. Это лучше и одновременно хуже, чем я предполагала. И все же теперь меня волнует не сама ссылка, а компания Тарского. Точнее, его покровительство. Как иначе это назвать?
– Да, в Европу. Куда именно, сообщу перед вылетом. Таир знает, что делать. Страну покинете по поддельным документам, как граждане Германии. И… В качестве супружеской пары, – говорит и сам морщится. – Так надежнее.
У меня же картинка никак не складывается. С опозданием отцовскую речь перевариваю.
– Супружеской пары? – повторяю машинально и только после этого осмысливаю.
Подо мной словно какой-то люк открывается. Со свистом в бездонную пропасть лечу.
– Простая формальность, – заверяет отец. – Считай это летними каникулами. Отдохнешь. Все устаканится. К сентябрю вернешься домой.
Собиралась сражаться за свободу, на деле не могу с шоком справиться. Определиться с собственными чувствами относительно составленного плана тоже не получается. Я просто сижу и молча смотрю на отца.
На Тарского почему-то теперь не решаюсь взглянуть.
Я не интересую его как женщина… Но он готов на мне жениться? Об этом они с отцом полдня договаривались? Долго уламывать пришлось? На что польстился? Не чувством долга ведь отец его придавил… Должно быть что-то еще… Что же? Что им нужно? Что за маскарад устроили? Я – ценная жемчужина, трофей или разменная монета?
– Ситуация крайне серьезная. Думаю, ты сама понимать должна, – так странно слышать подобное от отца. До этого он, напротив, уверял, что я слишком остро на все реагирую. – Сама видела, что творится. Карина…
Словно пружина, с места подскакиваю.
– Я поняла. Можно идти?
Мечтаю как можно скорее оказаться в одиночестве и попытаться осмыслить происходящее.
– Иди.
Прикрыв дверь, зачем-то задерживаюсь. Снова подслушиваю, хоть и знаю, что таким путем ничего хорошего для себя не открою.
– Я ведь не должен говорить, что этот брак – обычная фикция? Тронешь мою дочь…
– Об этом можете не волноваться. Не проблема.
– Значит, решили.
9
Почему я не пытаюсь в открытую противиться воле отца? Сама не понимаю. Наверное, после всех событий в шоке нахожусь. Не могу объяснить, что именно перебило мне хребет. Из комнаты практически не показываюсь. Завтракаю, обедаю и ужинаю в одиночестве. Родной дом все больше на тюрьму походит. В самом деле, тени своей бояться начинаю.
Тарский, как я догадываюсь по скупым полуматерным выжимкам бойцов, которых мне удается то тут, то там подслушать, перед отъездом не на шутку зверствует. Весь боевой состав физически и психологически муштрует.
Измаявшись от переживаний и смутных предположений относительно грядущих «каникул», выхожу из комнаты, чтобы отправиться в библиотеку за новой книгой. Иван, подскочив с кресла, услужливо за мной плетется.
Как-то я спросила Таира, почему он приставил ко мне именно этого парня? Знаю, что не самый опытный из всех людей отца.
Ответ поразил.
– Потому что он при необходимости тебя собой закроет.
– Умрет за меня? – расхохоталась я. – Мы же не в американских боевиках…
– Надо будет, умрет.
Из-за его холодного тона почувствовала себя пристыженным ребенком.
– А как ты понял, что сможет?
– Понял.
Весь диалог с Тарским. Ничего более, как ни старалась, расспросить не удалось.
Заслышав голоса, машинально пячусь обратно за угол. Ивана за собой тяну. Прижимая палец к губам, приказываю, чтобы молчал. Он моими выходками уже шлифованный, характером – чистый рафинад.
Изначально просто на вырвавшихся чертях забавляюсь. Потом и правда интересно становится, когда слышу, что разговор обо мне, родимой, ведется.