– Я думала… – выдыхаю, – Ингрид, я считала, что ее вообще здесь не будет. Ну, или повесить ее во второй зал… Хотя бы…

Слышу, как она закатывает глаза.

– Милая, ты поехала крышей? Эта картина – твой бриллиант! Какие тона! Какая экспрессия! Сколько страсти! Эмоций! Нет, ты просто не можешь прятать ее от своих поклонников! Они возненавидят тебя.

Разглаживаю пальцами переносицу. Поднимаю вверх руки.

– Ладно, окей. – Все равно никто меня и Его на этом полотне не узнает.

Это же просто… картина. Искусство. Кому есть дело до того, что я чувствовала, пока писала ее?

– Ты заработаешь на ней состояние, – обнимает меня Ингрид за плечи.

И мне хочется привычно ответить: «Да кому это нужно?»

Но я себя останавливаю.

Нужно.

Чуть меньше года назад Ингрид совершенно случайно попала в клуб «Небеса». Со мной она связалась уже на следующий день, и попросила показать ей остальные работы.

Потом рассказала, что живет и работает в Венгрии, и предложила сотрудничество.

Ингрид продюсер, и, учитывая, сколько выставок она смогла мне организовать за последние месяцы – довольно успешный.

Мы успели открыться в лучшей галерее Берлина, съездили в Прагу, произвели фурор в Лондоне, и покорили всех критиков в искушенном искусством Париже.

Так что, да. Все-таки нужно.

У меня появилось много фанатов, а работы раскупаются с космической скоростью… Но я, кажется, до сих пор до конца этого даже не осознаю…

Часом позднее я придирчиво окидывала свое отражение в зеркальной стене.

Изумрудное платье.

Под цвет Его глаз.

Резко втягиваю воздух ноздрями от таких мыслей, и с силой отщелкиваю на запястье резинку. Делаю так каждый раз, когда думаю о чем-то, о чем не должна.

– Всё, всё, всё, милая, – торопливо хлопает Ингрид в ладоши, – потом на себя полюбуешься. Вечером. Когда в кармане будет еще пара заработанных миллионов. Я даю звонок. – Она подходит чуть ближе, и проникновенно обнимает меня. Наш ритуал перед каждым открытием. – Открываемся, дорогая.

– Ну? – с чувством глубочайшего триумфа, рисуется Ингрид, – что я тебе говорила?

Она застает меня в зале с бокалом шампанского в подрагивающей руке. Надо сказать, что такого ажиотажа я немного не ожидала. Здесь чуть ли не весь город собрался.

Нет, Улька, конечно, говорила, что я теперь местная знаменитость. Но я думала она, как обычно, преувеличивает. Да и самой оценить возможности не было. В город я возвращалась набегами, на пару дней, в перерывах между выставками по миру.

– Ее купили, да? – боязливо закусываю губу.

Пытаюсь распознать свои ощущения. Сомневаться, что полотно с поцелуем и правда приобретут, было бы глупо. У Ингрид глаз на такие вещи наметан.

Но я… Я будто видеть эту картину не хотела. И в то же время, не хотела ее отдавать.

Неправильно это… Будто вручить постороннему человеку частичку себя…

Ингрид достает телефон из сверкающей сумочки, и набирает на калькуляторе семизначную сумму.

Изумленно округляю глаза, а девушка лишь покачивает темными волосами, преисполненная чувством собственной важности. Гасит экран мобильника.

– Кто молодец? – играет бровями, – я молодец. Я и сама не думала, что так быстро заберут. Все-таки ценник заломила неслабый. Но-о… – заманчиво улыбается, – кажется, твои фанаты далеко не бедные люди, – с еврейским акцентом провозглашает.

Напряженно смеюсь.

В душе копошится что-то неясное. Что-то, что я сама еще не могу разобрать.

– Ладно, – с горящим взглядом, Ингрид выхватывает в толпе очередного известного критика, – развлекайся, – бросает мне, и скрывается среди гостей галереи.

Я тихо пробираюсь к картине.

Встаю напротив нее. Скольжу грустным взглядом по табличке «Продано» внизу полотна.

Сильнее сжимаю в пальцах ножку бокала.

Покупатель будет любоваться на эту картину, гадая кто эти мужчина и женщина. А может, мечтая хоть раз испытать те же жгущие чувства. Или придаваться воспоминаниям о своей безвозвратной любви…

Но я ее уже никогда не увижу.

Медленно прикрываю глаза, в миллионный раз транслируя в сознание мантру: «Пора отпустить. Он не любит тебя. А ты не любишь его. Эта была просто похоть. Запретная страсть. Маленький грязный секрет».