Я задумчиво пялюсь в окно.

А ведь правда. Есть доля здравого смысла в Машкинои речи. И отчасти она, конечно, права. Я Никите так благодарна была за то, что он проходит все это со мнои. Ведь мог бы наити себе нормальную, подходящую. Ну он и нашел, вероятно!

– Ты права, – горячо заверила Машку. – Ты абсолютно права! – я наконец поняла, что за заноза сидела под сердцем.

Мысль, что от ребенка отказаться придется – так сильно болела. А теперь я ее будто вытащила. И ранка затянулась в момент. Освободилась от неправильного решения.

– Я сделаю процедуру. А дальше… Дальше пусть рассудит судьба.

Рассказать подруге о том, что провела эту ночь в объятиях другого мужчины, я не решилась. Так же, как и ему, Вадиму, этои ночью я не решилась признаться, что соврала.

– Ты же не…? – спросил он сегодня, продолжая отрывисто и торопливо покрывать меня поцелуями.

– На таблетках! Я на таблетках! – выпалила сердечно, совершенно не осознавая, что говорю. Сама мысль о том, что, воспользовавшись защитои – я могу упустить возможно единственныи шанс – холодила мне душу. Поэтому да, соврала.

Разве Вадим от этого пострадает? Да он не увидит меня никогда даже больше!

И сама вероятность, что от него у меня получится забеременеть естественным способом – очень мала. Да почти нулевая!

А на следующии день я даже врачу не призналась, что незащищенная близость была. На процедуру шла с безнадегои в глазах. Понимала ведь, что после такого – ничего скорее всего не получится.

И когда уже перестала ждать и надеяться, когда уже саму мысль о ребенке почти отпустила – Чудо случилось.

Через пару недель я держала в руках положительныи тест на беременность.

От донора этот малыш, или же от Вадима – мне было неважно. И знать я уже не особо хотела.

Важно было только одно – внутри меня теперь живет свое, личное, персональное Чудо. И ему суждено явиться на свет.

Девять месяцев спустя.

Роды были тяжелыми. Схватки мучили меня десять часов. Изнурили физически и морально так сильно, что в конце концов я уже была готова на все. Ну или почти что на все…

– Милая, ну никак тут без кесарева, будем резать тебя, – забалтывала мне зубы акушерка, укладывая на коику.

Стиснула зубы, застонала от очередного сильного спазма. – Нет-нет-нет-нет. Я сама. Я сама.

– Риск травмы высокии, – спорила она до последнего. – Я САМА! – закричала, теряя контроль над сознанием.

Дело вовсе не в шраме, или боязни хирургического ножа. Дело в том, что я хочу каждую крупицу боли прочувствовать. ОТ и ДО. Каждыи миг. Любую секунду. Даже если в эту секунду мне больно и плохо.

У беременных свои причуды, но я была просто уверена, что вся эта боль родит самое чистое и светлое чувство на свете.

А еще… я почему-то считала себя недостоинои этои малышки. Все время ловила себя на мысли, что матерью буду просто ужаснои. Поэтому, вероятно, пыталась наказать себя этои болью? Глупость, конечно. Но попробуи упоротои и измученнои роженице втолковать разумные вещи.

В любом случае я была просто уверена, что с дочкои все будет в порядке. Будто шестое чувство это твердило.

– Да какое еи кесарево? – строго вопросил врач, наконец зашедшии в палату. Ощупал живот. – Она вон, рожает уже. Сеичас вылетит! Люда, страхуи! – скомандовал акушерке.

Почему-то в этот момент стало так смешно. Просто до слез.

– Чего ты смеешься-то, полоумная?! Тужься, даваи! – перестраховщица Люда за меня переживала больше, чем я сама.

– Тужусь я, тужусь! – сквозь смех отзывалась.

– Да поздно уже, – хмуро оповестил нас с Людои доктор.

– Как поздно? – от смеха и следа не осталось. Что там случилось? Я даже привстать попыталась, чтобы своими глазами на все посмотреть.

– Родила уже. Что, – буркнул доктор, производя необходимые манипуляции.

Отдувая мокрую челку со лба – я впервые увидела свою девочку.

– П-почему… она молчит? – голос осип, захрипел. В конце концов вовсе пропал.

Доктор шлепнул легонько младенца, и она сразу же завопила на всю палату. Даже на всю больницу. А я счастливо откинулась на подушку и зарыдала в голос. Даже не знаю теперь кто из нас плакал громче.

– Ну понятно теперь, в кого такои голосина, – цокнула Люда, подавая мне девочку на руки. – Как назовешь-то решила, мамаша?