Вернувшись в спальню, мечусь по периметру. Пытаюсь собрать разбредающиеся мысли в какую-то разумную цепочку. Получается откровенно плохо. Тогда, поддавшись порыву, бросаюсь обшаривать комнату. Начинаю с письменного стола. Осторожно выдвигаю один за другим ящики, перебираю старую корреспонденцию. Ничего другого попросту нет. Непонятно, с какой целью Гордей, он же Йен Ланге, все это хранит. Ничего стоящего! Коммунальные счета, письма из страховой, из налоговой, открытки от друзей… Просто хлам!

В спальне мало мебели. Я работаю усердно. Просматриваю даже кровать. Приподнимаю матрас со всех сторон. Но раз за разом меня ждет разочарование.

Отчаявшись что-либо отыскать, направляюсь в гардеробную. С той же скрупулёзностью принимаюсь копаться в вещах. За шорохом одежды не слышу, как открывается дверь в спальню. Натуральным образом верещу, когда рядом внезапно возникает Тарский.

– Что ты делаешь? – прорезает мой визг его сильный и выдержанный голос.

Отпираться бессмысленно. Он поймал меня на горячем.

Сглотнув, нападаю в ответ:

– А что мне еще остается?

Голос звучит достаточно громко, но я при этом неосознанно пячусь. Таир надвигается следом. Не прикасается, однако я и без того съеживаюсь.

– Ты должна это прекратить, – жестко произносит он. Кажется, что этот тон колючим полотном на спину ложится. Задерживаясь на коже, заставляет вздрогнуть. – Не пытайся мне противостоять, Катя. Не стоит тебе со мной воевать.

– Ты мне угрожаешь? – уточняю, хоть и так все понятно.

Меня ведь и без какого-либо физического воздействия вот-вот в клочья разорвет. Те самые чувства, что Тарский во мне поселил и всполошил. Как ни злюсь, как ни настраиваюсь, подавить их не получается! Кажется, что избавиться от этой любви можно, лишь вырвав из груди сердце. Оно в последние дни стало неестественно тяжелым и объемным. То и дело барахлит. Замирает от каждого его взгляда и безумно колотится от каждого слова.

– Остерегаю.

– По-моему, сейчас это одно и то же, – выдыхаю прерывистым шепотом. – Я долго верила, что ты обо мне заботишься… Сейчас мне просто смешно! Господи, я такая дурочка! – впору заплакать от разъедающей душу горечи. – Я ведь считала тебя близким человеком. Доверяла тебе.

Скулы и подбородок Гордея приобретают острые черты. В глазах появляется тот самый блеск, из-за которого у меня все слова стопорятся в горле вместе с дыханием.

– Ты и сейчас должна мне доверять. Остальное, – выдерживает ощутимую паузу, – не додумывай.

– Как я могу доверять, если ты удерживаешь меня против моей воли?! И не говоришь, что мы тут делаем. Мы находимся в Европе уже три месяца!

– И задержимся еще дольше, если ты будешь тянуть время, нянчась со своими обидами.

– Обидами? Так ты это называешь? У тебя вообще души нет? Ты только физически существуешь? Делаешь только то, что нужно, и ничего не чувствуешь? Ну, прости, я так не умею!

– Мне нужно, чтобы ты, как раньше, выходила со мной в люди, – сухо реагирует Тарский на мою срывающуюся речь.

Попросту непрошибаемый!

Но я ведь знаю, что так не всегда… Уже получалось пошатнуть его казалось бы непоколебимую стойкость.

Эти мысли придают сил и веры в себя.

– Окей! Куда? И зачем? – меняю тон с потерянного на ироничный.

– Затем, что так нужно.

– Если ты не дашь мне хоть какую-то информацию…

– Ты тут не командуешь, – напоминает то, что я уже не раз слышала. И вроде не повышает голос, не примешивает мат, а пробирает этот его тон яростью и беспощадностью сильнее любого крика.

– Да пожалуйста… – фыркаю, хотя охота спрятаться и зажмуриться. – Не командую! Не командую, значит, и содействовать не обязана.

Моя ошибка в том, что позволяя эмоциям поглотить себя, я теряю элементарную осторожность. Забываю, что Гордей все еще рядом. Не замечаю, как приближается и хватает за руку. В следующую секунду машинально перебираю ногами, чтобы повторить заданную траекторию.

Тарский вытаскивает меня в гостиную.

Элизы нет. Мы одни.

Не в первый раз, но отчего-то именно сейчас начинаю волноваться еще сильнее. Подтащив к барной стойке, Таир подхватывает меня и усаживает на высокий стул. Пока я, учащенно дыша, заторможенно осмысливаю происходящее, толкает вместе с предметом мебели к стене и втискивается между моих бедер.

Что ему надо? Это какое-то место пыток?

– Не воюй со мной, Катя, – повторяет то, что уже было сказано, совсем другим тоном. – Сломаю при первой же атаке, – смотрит и до костей пронизывает ледяным холодом. А потом… Не знаю, намеренно ли, или у него самого непредвиденно что-то внутри меняется, на контрасте прожигает огненными стрелами. Не справляясь, опускаю глаза настолько, что ощущаю, как ресницы щекочут щеки. Глубоко вдыхаю, пока он молчит. И судорожно выдыхаю, когда, приблизив лицо, продолжает говорить. – Думаешь, я не хотел бы, чтобы все было иначе? – этот вопрос выговаривает приглушенным и каким-то незнакомым интимным тоном. – Думаешь, я тебя не хочу? – еще тише и гуще.