Только вот мое сердце колотится так высоко в горле, что грозит сделать это раньше Дани. Какой бы смелой я не была, эти ощущения вызывают панику. И бешеный выброс адреналина в кровь. Кажется, что все вокруг нас обваливается. Остается лишь тот небольшой участок напольного покрытия, на котором мы с Даней стоим. Да и он вдруг начинает вращаться, с безумной скоростью раскручивая нас над образовавшейся вокруг бездной.

– Принимать твои звонки я не обещала!

Выпалив это, инстинктивно вцепляюсь пальцами в грубоватую ткань его черной футболки-поло. Он стискивает челюсти, скрипит зубами и, скользнув ладонями по моим плечам, ответно в мое тело впивается.

– Я думал, ты здесь с ним, – все, что Шатохин выдает сдавленным злым полухрипом.

Я собираюсь лгать. Да, как обычно. Мне нужно сказать ему, что Никита с минуты на минуту подъедет, и мы вместе пойдем смотреть на нашего ребенка. Нужно, но я не могу. С меня будто какой-то защитный слой кожи сползает. Следом за этим мое тело опаляет новой невообразимо мощной волной жара. Я вздрагиваю и замираю в попытке пережить эти ощущения.

А потом… Все решается без моего на то желания.

– Рин, – зовет возникшая рядом Лиза. – Мне срочно надо уехать. Тёма позвонил.

– Нет, – шепчу отчаянно. – Нет, – ощущая, как глаза наполняются слезами, мотаю головой. – Как я одна буду? Придумай что-то, пожалуйста…

Невестка бросает взгляд на Шатохина, шумно сглатывает и произносит:

– Даня, ты можешь зайти с Риной к врачу?

– Ни за что! – голос садится до сипа, не позволяя выразить свой протест криком.

Но свои эмоции я выражаю активно. Интонациями, глазами, движениями… Шатохин их все считывает!

И, тем не менее, глядя на меня, отвечает:

– Конечно, Лиза. Не волнуйся. Езжай домой.

В пылу агонии у меня возникает непозволительное желание.

Вдох-выдох. Умышленная заморозка всех внутренних систем. Шаг, другой, третий… И я замираю посреди непонятного для меня оборудования. Сердце принимается усиленно качать кровь. Крайне затруднительно этот процесс сейчас происходит, потому как это жизненно важное вещество стремительно испаряется из моего организма.

Мощные и отрывистые удары в груди. Стойкий свистящий гул в голове. Разрастающееся чувство паники. А за ним, как следствие, все те ощущения, что я познал с Динь-Динь и успел за пару приходов люто возненавидеть: «вертолеты», тошнота, холодный пот и гребаная дрожь в руках.

Врач отвечает на приветствие, которое Чарушина толкает за нас двоих, но, по факту, еще на нас внимания не обращает. Глядя в монитор, набивает что-то на клавиатуре.

Машинально ловлю Маринкин перепуганный взгляд. И сердце куда-то вниз сваливается. Желудок распирает странным жжением. Дрожь плавно переходит на ноги.

У меня колени трясутся… Сука, у меня, блядь, трясутся колени!

Охреневаю, безусловно. Но времени на перестройку нет. Со всеми этими ощущениями мне приходится примиряться буквально на ходу.

Сам не знаю, что и зачем делаю. Выбрасываю руку скорее по привычке. Ловлю прохладную ладонь Чарушиной – двести двадцать вольт по венам. И плевать, что она до последнего шипела, чтобы я не смел заходить с ней. Похрен на все ее ядовитые: «С тобой не хочу!» Вижу, как ее размазывает, и у самого нутряк в хлипкое желе превращается.

– Чарушина? – спрашивает врач отстраненным тоном, в то время как в моем онемевшем теле закипает кровь.

– Да… – отзывается Маринка едва слышно.

Бросая на меня последний взгляд, резко отворачивается. А я, заметив в ее глазах слезы, в очередной раз дышать прекращаю.

Затяжная пауза. Бесполезная.

Вдох-вдох. С отбойными ударами сердца пытаюсь понять, по каким причинам отличительно стойкую кобру Чарушу так беспрецедентно щемит и так тотально расшатывает.

Ответов я, конечно же, не нахожу.

Откуда мне, блядь, знать, о чем она думает и что переживает? Откуда?!

Я не ведаю путей, которыми можно пробраться к ней в душу и в мозг. Но, черт возьми, именно этого мне сейчас безмерно хочется. Прочесть каждую ее мысль. Прочувствовать каждую эмоцию. Испытать за нее каждое ее, мать вашу, ощущение.

На хрена? Разве мало мне своего?

Маринка выдергивает руку, вроде как осмелев, решительно подходит к столу, за которым сидит врач, и аккуратно пристраивается на край стула.