Сюрпризом стало единодушное решение устраивать ежедневные тренировки на полигоне с траншейным профилем, где санитары будут перетаскивать солдат батальона, используя и те и другие носилки в самых разных ситуациях. Особенно когда волочить раненого придётся только одному санитару. Контроль за тренировками радостно согласился взять на себя Федько.

По ходу дела стало заметно, что унтер немного оттаял в отношении меня, поняв, видимо, что я не претендую на его лидерство в отряде. Этот прохиндей быстро смекнул, оценив особое отношение ко мне штабс-капитана, что я ему не конкурент, а, скорее всего, птица иного полёта.

А, может, он решил попросту не связываться с таким кадром, так как во время тренировки я ненавязчиво продемонстрировал ему, как спокойно поднимаю и переношу на несколько десятков шагов в каждой руке по рослому санитару, запелёнатому в безосновные носилки, даже не запыхавшись, словно два саквояжа на перроне вокзала.

Практически без моего дополнительного участия весь личный состав санитарного отряда поучаствовал в бурном обсуждении нововведений. Лишь на вопрос о полевом использовании морфия не получил однозначного ответа. Наркотическая зависимость в этом времени пусть и не приобрела катастрофических масштабов, но всё же не была чем-то уж совсем неизвестным. И вверять решение о применении подобного препарата в руки простого санитара просто так никто не соглашался.

Август Карлович пообещал обсудить этот вопрос с чиновниками санитарной и эвакуационной части войск. Вид при этом штабс-капитан и его заместитель имели довольно сконфуженный и унылый. Похоже, нам особо надеяться в этом вопросе было не на что. А жаль, неплохая была идея.

Значительно радовали очень дельные предложения санитаров по доработкам кровоостанавливающих жгутов. Материал ремней был далёк по своим свойствам от резины, но минимальные дополнения, состоящие всего лишь из металлического штыря десяти сантиметров, для чего был использован обычный гвоздь, и пары карабинов, превратили его во вполне функциональную конструкцию. Причём очень просто ремонтируемую и устойчивую к повреждениям, что особо ценится в полевых условиях. Затруднения были лишь с указанием времени наложения жгута на соответствующем куске картона (предусмотрели даже эту мелочь), ибо ни у кого из санитаров не то что часов с собой не имелось, но и грамотностью похвастать мало кто из них мог. Сошлись на отметках палочками четвертей часа. Да, довольно приблизительно, но лучше уж санитар раньше ослабит жгут на некоторое время, чем вызовет омертвение конечности.

Вся эта возня заняла больше трёх часов. Лишь провожая командира с его заместителем мне удалось, улучив момент, поинтересоваться о судьбе записей коллежского асессора, на что штабс-капитан твёрдо заверил, что вопросом занимается известный мне полковник Генерального штаба.

На обсуждение моего коктейля «а-ля-Молотов» ни времени, ни сил уже не оставалось. Пришлось отложить до завтра. И так начальство после моих предложений ушло озабоченное донельзя. Ведь я не постеснялся присовокупить к сегодняшней демонстрации и коротенький список, включив туда и перевязочные пакеты, и, чего уж стесняться, примерный запас морфия, минимальный набор хирургических инструментов (мало ли где батальон застрянет) и прочих так необходимых военно-санитарном деле мелочей.

На список меня сподвиг короткий расспрос унтера Федько по поводу реального обеспечения санитарного отделения. Который, в свою очередь, чрезвычайно удивил меня достаточным наличием лишь обмундирования, оружия, боеприпасов и даже трёх двуколок с ездовыми, чтобы возить раненых и санитарный скарб. А вот самого скарба-то было до слёз мало: пара тюков бинтов, чистая ветошь, пара носилок и…всё. Сложилось такое впечатление, что средства, потраченные на штурмовой батальон, внезапно закончились на медицинском обеспечении.

Переход о яви ко сну был практически мгновенным.

— Ого! Давненько тебя не было!

Инструктаж с санитарами, затянувшийся далеко за полночь и нелёгкая беседа со штабс-капитаном и поручиком Зеленским, исполняющим обязанности начальника штаба батальона, истощили мои последние запасы душевных и физических сил и я, поплотнее завернувшись в свою шинель и старое солдатское одеяло, любезно презентованное мне Акимычем, решил, наконец первый раз выспаться в расположении батальона. До побудки оставался целый вагон времени — три с половиной часа.

И явление нейропрограммы в образе Ремесленника Паши не заставило себя долго ждать.

— Есть повод поговорить, и пора тебя уже проинструктировать по поводу эвакуации Демиурга, — выражение лица ремесленника было крайне озабоченным.

— Заинтриговал.

— Чтобы было понятно, я, как контролирующий конур твоего нейротрона, пока не выполню до конца свою функцию обязан постоянно мониторить процесс не только адаптации, но и взаимовлияния твоей наведённой личности на все системы организма носителя в целом. Я уже сообщал тебе в прошлый раз об успешности, а по некоторым параметрам и уникальности изменений в физиологии и даже анатомии тела Пронькина Гаврилы Никитича. Да и ты сам имел возможность убедиться в этом неоднократно.

— Да, но к чему ты клонишь?

— Не спеши, Гавр. Работа твоего нейротрона — это как постоянно играющий орган с миллионами гармоник, на котором исполняется сложнейшее бесконечное музыкальное произведение. Даже когда ты спишь, он продолжает настраивать и перенастраивать организм носителя под текущие нужды. Меня беспокоит тот факт, что этот процесс должен был завершиться ещё десять дней назад, а он не только не прекратился, но и медленно наращивает потенциал. Я ещё не разобрался, но и времени у меня и, чего уж там скрывать, нужных ресурсов для этого нет.