Покупать домой книги, которые я читал, нам было не по карману. Как только я стал достаточно взрослым, чтобы ездить на велосипеде, я начал ходить в публичную библиотеку Помоны. Я любил эту библиотеку – отчасти меня привлекал доступ к книгам, но это было и место, где можно было укрыться.

Мы с мамой не ладили. Я не помню, из-за чего именно, но мы постоянно ссорились, и вне дома мне всегда было лучше. Я помню, что отец все время проводил на работе и приходил только поздно вечером. Вспоминая это сейчас, я подозреваю, что у него с мамой отношения были не намного лучше, чем у меня, и, как и я, он искал убежища в другом месте.

Невероятно, но у меня очень мало воспоминаний о моем детстве. Психолог наверняка бы сказал, что я, может, их как-то вытеснил. Сам я не знаю, но мне как-то не хочется их возвращать. От всех воспоминаний до восемнадцати лет остались только короткие фрагменты.

Большинство моих детских воспоминаний не связаны с играми. Они связаны со временем, которое я проводил в библиотеке или в здании суда по соседству. Уже подростком я начал посещать уголовные процессы. Мне нравилось заходить в зал суда и тихо сидеть в последнем ряду, наблюдая за тем, как кого-то судят за какое-нибудь преступление против общества. Больше всего мне нравилось, как судят убийц. Я мечтал когда-нибудь стать адвокатом. Ходить в суд мне никто не запрещал, но наверняка все задавались вопросом, что в зале суда делает десятилетний ребенок и почему он без присмотра. Я был тем, кого можно назвать «странным ребенком».

Я помню, что был умным мальчиком – впрочем, в хорошие оценки это не выливалось. Я быстро прочитывал любой учебник и решал, что знаю все, а потом скучал на уроках.

С другими детьми я неважно ладил не только из-за невнимания на уроках. Я родился в конце октября, и по какой-то причине это позволило отправить меня в детский сад в четыре года. Получилось, что я был на год младше всех остальных.

Возможно, это было в том числе из-за нежелания сидеть дома, но в школьные годы я вступал абсолютно во все кружки и клубы, какие только попадались: в команду по легкой атлетике, в шахматный клуб, в маршевый оркестр, в студийную музыкальную группу, в летнюю школу и так далее. Неважно, чем там люди занимались, – я хотел к ним присоединиться.

Кен Уильямс в 1971 году

В дополнение к школьным занятиям я начал подрабатывать и по вечерам ходил от дома к дому и продавал газеты. Я часто продавал больше газет, чем кто-либо другой, и выиграл уйму поездок в «Диснейленд». Оценки у меня были так себе, но я проводил в школе столько времени и набрал столько часов, что «выпуститься» получилось на год раньше [1] . Мне было всего шестнадцать.

Это меня вполне устраивало: к этому времени я выработал довольно агрессивный характер. Все, о чем я тогда думал, – надо поступить в колледж, найти работу и стать богатым. Заметьте, я сказал «богатым», а не «работающим» или «успешным». Среди немногих воспоминаний, сохранившихся у меня с того времени, – постоянная мысль о том, что я хотел бы жить не той жизнью, которую знал в детстве. Я читал книги о бизнесменах, у которых были яхты, самолеты, которые тусовались с красивыми моделями в шикарных особняках.

Я знал, что это мое будущее, и не мог дождаться, когда оно наступит.

Дети в принципе не должны поступать в колледж в шестнадцать лет, но меня это не остановило. Через месяц после поступления мне исполнилось семнадцать, но толку от этого было чуть. Я тогда был юн и незрел.

Я много о себе мнил, и мне даже не приходило в голову, что я могу знать не все. В качестве основной специальности я взял физику, а в качестве дополнительной – самоуверенность. Я поставил себе целью максимально быстро получить диплом, поэтому сразу же записался на курсы повышенного уровня.

Моя попытка осилить высшее образование нахрапом сочеталась с примерно таким же подходом к заработку. Я уже работал разносчиком газет и выучился продавать подписку на газету. Каждый вечер я отправлялся в путь в компании из десятка других юношей. Фургон высаживал нас на углу какого-нибудь квартала, и мы шли по домам, от двери к двери, продавая подписку. У хозяев большинства домов, в которые мы стучались, подписка на ту самую газету уже была. Но по крайней мере пару раз за обход квартала дверь открывал человек, который газету не выписывал и выписывать совершенно не хотел. Тут-то я и начинал расхваливать свой товар.

Если вы хотите победить в жизни, найдите, что продать, и продавайте это. Научитесь принимать и даже ценить отказы. «Продажи» – это вежливый способ описать то унизительное состояние, когда ты пытаешься уговорить кого-нибудь купить что-то, что собеседнику, по всей видимости, не нужно и не хочется. И ты пытаешься поменять предложение на ходу, пока твоя жертва придумывает, как бы тебя поскорей выпроводить. Каждый раз, когда передо мной захлопывали дверь, я узнавал немного о том, что я сказал неправильно и что именно было не так в моем предложении. По мере того как передо мной захлопывали двери, я учился не попадать в ловушки, которые позволили бы потенциальному подписчику закрыть дверь. У меня были специально заготовлены фразы на типовые возражения – когда хозяева говорили, что редко бывают дома, или что не любят читать газету, или что готовят ужин. Большинство дверей закрывались почти сразу – либо у открывшего уже была подписка, либо ему было неинтересно. У меня было всего несколько секунд, чтобы оценить человека, увлечь его, очаровать и получить от него деньги.