Затем нам было приказано продвинуться на 4 км и взять станцию Тетеревино. Доехали до оврага, стали спускаться, но здесь немцы дали по нам залп. Пришлось развернуться на 180 градусов и идти на их батарею на третьей скорости прямо по их пушкам. Когда налетаешь на пушку и давишь, то только железо под гусеницами скребет, огонь летит – вот, думаешь, стрелять теперь не будешь, теперь-ка – все!

Под Журавлиным нам тоже приказали идти в атаку, где только половина лесного массива принадлежала нашим, и нужно мне было очистить этот лес. Одну пушку и человек 25 фрицев удалось раздавить, после чего немцы обратились в бегство.

Примерно в два часа дня танки начали выходить на скат балки. Пришлось бить с закрытых огневых позиций, отсекая пехоту от машин. Однако «тигры» подошли к нам на 1500 метров и двинулись двумя направлениями, а остальные танки шли на нас фронтом. Особенно вырвался левый фланг, где была хорошая дорога, поэтому мы, не подпуская их близко, открыли огонь с дистанции 1200 метров по тем танкам, которые шли к нам бортами. Били мы бронезажигательными снарядами, термитными.

Танки шли в полном боевом порядке, с задраенными люками, и с первых трех-четырех выстрелов три танка были подбиты. За «тиграми» шли мелкие танки, поэтому открываем огонь, меняя прицел – 500–700 метров. Я глянул в бинокль, вижу, что идут на нас еще три танка группой с левого фланга, поэтому пришлось быстро развернуть орудие и ударить по ним. Подбиваем из них первый, потом второй, но тут заряжающий передает, что снарядов бронебойных уже нет, а остался еще один «тигр» с левого фланга. Пришлось переходить на осколочные, причем по последнему танку, который подошел к нам почти вплотную, мы стреляли со 150 метров. А четвертый танк зашел немного сбоку и начал стрелять по нам с левой стороны. Там росла высокая трава, и она мешала наводке по этому четвертому танку. Кроме того, осколочные снаряды «тигра» не берут, а он стоял к нам лоб в лоб. Но мы все же продолжали стрелять, в надежде хоть что-нибудь ему повредить. И, когда у нас остался один снаряд, «тигр» начал к нам пристреливаться, и второй снаряд попал в нашу пушку, раздробив ее на металлолом. Тогда пришлось развернуть второе орудие, однако оно стояло ниже, и не было видно этого «тигра». Поэтому мы развернулись и ждали его появления. Тут начали уже просачиваться и автоматчики противника, и стали «поливать» нас из автоматов и пулеметов. Трескотня началась ужасная…»

Седой старик слышал отчетливо не кузнечиков мирного курского вечера, а эту неистовую перестрелку… А на ум приходили равнодушные строки из научных монографий: «В районе Прохоровка – Васильевка немцы сосредоточили примерно 250 танков и большое количество пехоты. Под прикрытием значительного количества своей бомбардировочной авиации и истребителей они пытались прорваться в этот район, чтобы нарушить наши коммуникации и угрожать окружением нашей группировке на Курской дуге».

В который раз подумалось: за каждым из этих фактов – множество подвигов, большинство из которых остались неизвестными и стали обобщающей статистикой.

«Мы находились на вершине клина и вели непрерывные бои, переходя все время в контратаки. Нам удалось выбить немцев из нескольких населенных пунктов, нанеся им большой урон. Однако вскоре разведка нам донесла, что противник сосредоточил в нашем районе 250 танков, в основном «тигров», под прикрытием «фердинандов» и «пантер», а также значительные колонны пехоты и бомбардировочную авиацию. Хотя немцы имели превосходящие силы, мы получили приказ держаться насмерть и не сойти с места, так как от нас зависит судьба всей Курской группировки».

Старик хорошо знал официальную историю, и от этого ему было еще тяжелее. Да, ему вспоминался художественный фильм, посвященный этому трагическому и героическому периоду. О том, насколько жестоким выдался бой, свидетельствовала картинка с самолета: в этом районе не осталось ни одной хаты; воронка на воронке.

Вспомнились также свидетельства наших недругов. Согласно сообщению по радио английского радиокомментатора Вирта, это был такой бой, которого не знала еще история. Это был тяжелейший бой, даже по сравнению со сталинградскими боями. Немецкое радио сообщало, что за 10 июля было выпущено столько боеприпасов, сколько за всю польскую кампанию. А за 11 – столько, сколько было выпущено за всю французскую кампанию.

Приходилось сыну-старику работать с документами, а также мемуарной литературой. Как бы перекликаясь с отцовским рассказом, проплыли перед глазами воспоминания еще одного очевидца: «Мы знали, что должны пойти танки. Так всегда и было. Сначала бомбит авиация, а потом идут танки. Слева от наших позиций была хорошая шоссейная дорога. Вот наблюдатель кричит: «Танки!» Я – к 3-му орудию. Танки были примерно от нас 1200 метрах. Но мы не растерялись. Командир батареи Ажиппо встал возле моего орудия и в ходе боя указывал, по какому танку бить. Когда они были от нас в километре восьмистах метрах, мы открыли огонь. Один танк загорелся, второй, третий. А в то время как мы стреляли, они пошли слева. За высоткой, за батареей как закричат: «Танки!» Командир батареи схватил одну станину в руки, наводчик Ходжаев – другую станину, вовремя повернули орудие и опять стали бить. Так командир батареи все время и корректировал мою стрельбу. Только потом я увидел, что кругом нашего орудия были сплошь воронки. Но тогда я ничего не замечал, не видел даже разрывов снарядов. Одного у нас ранило. В это время подошел танк на 150 метров. Только я оглянулся, хотел выстрелить – пламя, и я уже больше ничего не помню…»

Сидел седой сын на Прохоровском поле, возле гранитной плиты и разговаривал с отцом. До него доносился родной голос, который прежде был знаком только по письмам и рассказам матери…

Я посетил все три связанные с Пушкиным усадьбы – Михайловское, Тригорское и Петровское. В Михайловском поэт провел два года в ссылке, написав около 100 произведений, включая «Бориса Годунова» и несколько глав «Евгения Онегина». Его стихотворения этого периода, такие как «Деревня», «Пророк», «Я помню чудное мгновенье», вошли в золотой фонд русской поэзии.

В 1824–1826 гг. Пушкина в Михайловское сослали; формально – за его увлечение «атеистическими учениями», о чем власти узнали из его вскрытого письма. Но реальной причиной (по утверждению некоторых специалистов) стало желание графа Воронцова удалить от своей жены слишком далеко зашедшего поклонника.

Заключение в Михайловском не угнетало Пушкина: здесь он много читал, работал, и в результате эта ссылка стала одним из самых плодотворных периодов его творчества. Присутствие Пушкина здесь почти физически ощущается за каждым поворотом, и те или другие его волшебные строки всплывают в памяти. На помощь приходят размещенные тут и там небольшие «подсказки» с пушкинскими стихами, рожденными в этих местах. И эта перекличка между тем, что видишь, и волшебным русским языком может длиться и длиться…