– Тык… они же это…, – растерялся я.

– Именно, он вывел всех недовольных своим правлением мужчин… догадываетесь?

– Да! Каких?

– Лысеющих, конечно…

– Не сбрасывать же их со скалы, – ухмыльнулся золотозубый, – это ж Спарта!

– Лысых не любит никто! В древние века их просто сжигали на кострах!

– Как ведьм! – выпалил возбуждённо чернявый.

– А Папа!?

– А что мой папа? – удивился я.

Худощавый предъявил мне картинку с Папой Римским прямо под нос.

– Папа Римский почему носит тюбетейку, а?

– Лысина! – уловил, наконец, смысл игры я.

– Прячет!

– Иначе погромы.... – уверенно подтвердил коротышка.

– Войны…!? – согласился с ними я.

Гости переглянулись, потом многозначительно посмотрели на меня.

– Эта книга… заговорщицки начал тянуть слова обстоятельный – вообще написана…

– Масонами о трагичной судьбе лысых! – выпалил вдруг маленький человек, снимая икону со стены, чтобы рассмотреть её поближе.

Я обомлел от такой информации и стал сильно прижимать священную теперь для меня книгу к груди.

– Это тайна, об этом никто не знает! Т-ссы!

Золотозубый осторожно подошёл к окну и заглянул за занавеску, затем дал знак товарищу продолжать.

– Лысые – это особая каста людей.

– Жрецы! – вставил свои пять копеек кучерявый.

– Лысина обозначает в мужчине независимый ум.

– Мудрость! – поддержал вторым голосом чернявый.

– Доброту души.

– Щедрость!

– Бескорыстное служение идеалам добра…

– Всё в этой книге! – мелкий попытался вырвать Библию из моих рук.

– Сколько!? – твёрдо спросил я, смотря прямо в добропорядочные глаза агрессору.

Проповедники переглянулись, и длинный продолжил.

– Рецепты были зашифрованы…

– Нострадамусом! – выстрелил в меня кучерявый.

– В тысяча пятьсот…

– 13-ом веке!

– Когда он остался в пустыне один… – медитировал с закрытыми глазами длинный.

– Чтобы ему приснилась таблица… этого, как его…, – защёлкал пальцами чернявый, ожидая подсказки партнера.

– Менделеева? – вырвалось у меня.

– Конечно, Менделеева! – спокойно подтвердил основательный, – именно он впервые запретил…

– Американским индейцам! – коротыш опять попробовал оторвать книгу от моей груди.

Худощавый резко открыл глаза и, удивлённо глядя на товарища, продолжил, – запретил снимать скальпы с бледнолицых, так как это…

– Оскорбляло их мужское достоинство…, – невозмутимо продолжил кучерявый, взявшись за икону – а икона какого года?

– Тысяча пятьсот… то есть 13-ого века, тьфу! – запутался в показаниях я, – семнадцатого века, семнадцатого!

– Дорогая…, – пробурчал он.

– Что?

– Дорога, наверное, вам, говорю я, – его желтозубая улыбка вселяла в меня непонятный оптимизм.

– Память о дедушке, он у меня был священником.

– Теперь понятно, откуда в Вас такое сочувствие…

– Такая боль! – мелкий не хотел выпадать из ставшего уже камерным разговора.

Длинный, с укором посмотрев на партнера, стал доставать из портфеля какие-то бумаги.

– Боль за всех униженных и оскорбленных…

– Лысеющих… в одиночестве… – кучерявый пытался соответствовать загадочному тону беседы.

Конец ознакомительного фрагмента.