День второй

— Если ты вдруг не заметила, все летит к чертям, — заявила Квинн с большим нахальством, чем чувствовала. — Считай это моим заявлением об уходе.

— Не смей так со мной разговаривать! — Октавия ткнула сигаретой в лицо Квинн. Ее черты исказились в кипящем презрении. — Не смей. Ты, неблагодарная соплячка!

Когда-то давно это ранило. Все эти крики и обзывания. Квинн сказала себе, что ей больше не больно. Она больше не позволит себе переживать из-за слов матери. Она построила свои стены толстыми и непробиваемыми — и они должны оставаться такими. Они созданы из рубцовой ткани.

Она пристально посмотрела на мать, встретившись взглядом с ее жесткими глазами с красной поволокой. Октавия выглядела так, будто не мылась несколько недель. Запах дыма не скрывал вони, исходившей от ее грязной одежды.

Октавия сначала моргнула. Дрожащей рукой она откинула за уши длинные сальные волосы и затянулась сигаретой.

— Что тебе нужно? — резко спросила Квинн. — Что ты вообще здесь делаешь?

— Мы умираем с голоду! А ты как думаешь? Нам нужна еда. И нам нужны вещи для обмена. — Чтобы обменять на наркотики, но Октавии не требовалось этого говорить. Это итак понятно.

Мать подошла к кладовой и распахнула дверцы. Домашнее яблочное пюре, персики, сушеные фрукты, запечатанные контейнеры с мукой, фасолью и зерном стояли на полках бабушкиной кладовой.

Октавия подошла к раковине и, пригнувшись, открыла шкафчик под ней. Она вытащила пару больших мусорных пакетов.

— Помоги мне, детка.

Квинн не двигалась. Конечно, у Октавии не осталось еды уже через день. Она никогда не беспокоилась о том, чтобы сходить в продуктовый магазин. Именно Квинн всегда приходилось искать пропитание.

— Что стоишь? Иди сюда.

— Черт, нет. Ни за что, блин. Я не буду помогать тебе воровать у бабушки.

Октавия закатила глаза и начала сама запихивать банки в мусорный пакет. Она действовала небрежно. Банки звенели друг о друга, чуть не разбиваясь.

— Что это за ерунда с мукой и мешками бобов? Я не могу это есть. Где остальное?

— Остальное что?

— Не нахами мне, девчонка! Где вся еда? Я знаю, сколько мама с папой припрятали. Не пытайся скрыть это от меня. — Лицо Октавии исказилось от отвращения. — Мама всегда любила держать все при себе и оставлять объедки для меня.

— Это неправда.

— Они до сих пор обводят тебя вокруг пальца? — Октавия злобно ухмыльнулась, обнажив гниющие зубы, и помахала сигаретой, распространяя дым, который, как она знала, бабушка ненавидела. Он всегда вызывал у дедушки кашель и раздражал его легкие.

Грудь Квинн сжалась. Дедушки здесь больше нет. Он все еще торчал на том дурацком горнолыжном курорте, на котором настоял, точно ледяное мороженое.

Теперь он ни для кого не представлял особой важности, так как мир катится к чертям собачьим. Одна из его любимых фраз. И теперь она могла оказаться правдой.

— Октавия.

Ее мать игнорировала ее.

— Октавия!

Наконец, она в раздражении подняла голову.

— Что!

— Дедушка… — Слова рвались на языке Квинн, как колючая проволока. Просто произнести это вслух оказалось больно. — Дедушка умер.

Это наконец-то дошло до Октавии.

Она застыла, ее дрожащие руки опустились к бокам. Дым от ее сигареты лениво поплыл к потолку.

— Что?

— Его кардиостимулятор перестал работать, когда все остальное остановилось. Он застрял на улице в холоде. Это подвергло его организм сильному стрессу. Его сердце просто… не выдержало.

Это только часть, но это единственная часть, которая имела значение.

Взгляд Октавии бешено скакал по маленькой кухне, словно ища что-то, на чем можно сосредоточиться, за что можно ухватиться. Ее покрасневшие глаза блестели. Она вытерла лицо, едва не обжегши щеку сигаретой.

— Я… я не знала этого.

Квинн не жалела ее. У нее не осталось жалости. Горе, обида и злость заняли все пространство в ее груди, расширяясь до тех пор, пока не стало трудно дышать.

— Ты даже не спросила, как там дедушка или бабушка. Тебе все равно. Тебе никогда не было дела!

Октавия вздрогнула. Она затушила сигарету о газеты, покрывавшие прилавок, и оставила окурок рядом с мертвой белкой. Она стояла там, дрожа, и просто смотрела на белку.

В этот момент все следы ее наркотической зависимости исчезли. Она выглядела на много лет моложе. Потерянная и уязвимая.

По старым фотографиям Квинн знала, что Октавия когда-то была красивой: ее грязные волосы когда-то были длинными, черными и блестящими, кожа имела здоровый оливковый оттенок, пожелтевшие и разрушающиеся зубы когда-то были ровными и белыми, когда она улыбалась, ее темные глаза, такие же как у Квинн, сияли и были здоровыми.