— Уилл, — сказала она, — ты знаешь, почему тебе необходимо найти отца?

— Я всегда это знал. Мать говорила, что я должен унаследовать его мантию. А больше я ничего не знаю.

— Но что это значит — унаследовать мантию? Что такое мантия?

— Наверное, его дело. Я буду продолжать то, что делает он. По-моему, в этом не меньше смысла, чем во всем остальном.

Правой рукой он вытер с глаз пот. Он не мог сказать, что тоскует по отцу, как заблудившийся ребенок по родному дому. Это сравнение не пришло бы ему в голову, потому что дом был местом, которое он старался оградить от бед ради своей матери, а не местом, которое другие старались оградить от бед ради него; но с того субботнего утра в супермаркете, когда они сначала прятались от врагов понарошку, а потом эта игра вдруг стала ужасной реальностью, прошло уже пять лет — такой долгий срок в его жизни, — и ему отчаянно хотелось услышать слова: «Прекрасно, прекрасно, мой мальчик; никто на свете не справился бы с этим лучше; я горжусь тобой. А теперь отдохни…»

Уиллу хотелось этого так сильно, что он даже не отдавал себе в этом отчета. Это желание было просто частью всего, что он испытывал, — вот почему он не мог выразить его словами, хотя Лира видела это в его глазах, и такая проницательность была внове для нее самой. Странная вещь, но то, что касалось Уилла, она схватывала гораздо лучше всего остального: она точно видела его намного отчетливее, чем кого бы то ни было еще. Все, что происходило с ним, было для нее ясным, близким и понятным.

И она бы, наверное, сказала ему об этом, но тут сверху спустилась ведьма.

— Позади нас кто-то есть, — сказала она. — Они еще далеко, но идут быстро. Слетать туда и посмотреть?

— Да, пожалуйста, — ответила Лира, — но летите пониже, прячьтесь и следите, чтобы они вас не заметили.

Уилл и Лира с трудом поднялись на ноги и двинулись дальше.

— Я замерзала много раз в жизни, — сказала Лира, чтобы прогнать мысли о преследователях, — но так жарко мне еще никогда не было. А в вашем мире тоже так жарко?

— Не там, где я живу. Во всяком случае, обычно. Правда, сейчас климат меняется. Летом теперь жарче, чем раньше. Говорят, люди испортили атмосферу разными химикатами и погода выходит из-под контроля.

— Это уж точно, — сказала Лира. — По-моему, здесь она вышла из-под контроля окончательно.

Ему было так жарко и так хотелось пить, что он не стал отвечать ей, и они пошли дальше, задыхаясь в раскаленном воздухе. Пантелеймон превратился в сверчка и сидел у Лиры на плече: он слишком устал, чтобы прыгать и летать. Время от времени ведьмы замечали где-нибудь высоко в скалах родник, до которого нельзя было добраться пешком, и наполняли там взятые у детей фляги. Если бы не это, они вскоре умерли бы от жажды, потому что воды на их пути не было: все ручьи, едва пробившись на свет из горных источников, тут же снова терялись в скалах.

Так они шли, и день мало-помалу катился к вечеру.

Ведьму, которая отправилась назад на разведку, звали Линой Фельдт. Она перелетала от утеса к утесу, держась поближе к земле, а солнце постепенно опускалось к горизонту, перенимая у скал их кроваво-красный цвет. Вернувшись к маленькому синему озерцу, ведьма обнаружила, что около него разбили лагерь солдаты.

Одного взгляда на этих солдат оказалось достаточно, чтобы узнать больше, чем ей хотелось: у них не было деймонов. И они явно пришли не из мира Уилла и не из мира Читтагацце, где деймоны спрятаны от посторонних глаз и это не мешает людям выглядеть живыми; это были люди из ее собственного мира, и то, что они лишены деймонов, вызывало тошнотворный ужас.

Объяснение не заставило себя ждать. Из палатки, разбитой на берегу озера, вышла грациозная женщина из тех, чей век недолог, одетая в охотничий костюм цвета хаки и столь же полная жизни, как золотая обезьянка, скачущая рядом с нею у кромки воды.

Лина Фельдт спряталась в скалах над озерцом и смотрела, как миссис Колтер говорит с командиром отряда, а его подчиненные тем временем ставят палатки, разводят костры, кипятят воду.

Ведьма была среди тех, кто вместе с Серафиной Пеккала спасал детей в Больвангаре, и ей очень хотелось застрелить миссис Колтер на месте; но судьба, видимо, хранила эту женщину, потому что посылать стрелу из укрытия было слишком далеко, а чтобы подкрасться ближе, Лине Фельдт нужно было сделаться невидимой. Это потребовало от нее десяти минут глубокой концентрации.

Уверившись наконец, что колдовство подействовало, она спустилась по скалистому склону к берегу и зашагала через лагерь; два-три солдата подняли на нее пустые глаза, но, не в силах запомнить увиденное, тут же снова отвели взгляд в сторону. Ведьма остановилась у палатки, в которую вошла миссис Колтер, и вложила в лук стрелу.

Сквозь парусину до нее доносился низкий голос; она прислушалась, потом осторожно двинулась к откинутому пологу палатки со стороны озера.

Внутри Лина Фельдт увидела мужчину, которого раньше никогда не встречала: пожилого, седовласого и представительного, с деймоном-змеей, обвившимся вокруг запястья. Он сидел рядом с миссис Колтер на брезентовом стульчике, а она, склонившись к нему, в чем-то тихо его убеждала.

— Конечно, Карло, — говорила она, — я расскажу тебе все, что ты хочешь знать. Пожалуйста, спрашивай!

— Как ты подчинила себе Призраков? — спросил мужчина. — Я не думал, что это возможно, но они слушаются тебя, как собаки… Может быть, они боятся твоего телохранителя? Или секрет в чем-то другом?

— Все очень просто, — сказала она. — Они знают, что пощадить меня им выгоднее, чем погубить: в этом случае у них будет больше поживы. Я приведу их ко всем жертвам, которых так алчут их призрачные сердца. Стоило тебе описать их впервые, как я поняла, что смогу повелевать ими, и оказалась права. Подумать только: весь здешний мир трепещет перед этими бледными тварями! Но, Карло, — прошептала она, — ты ведь знаешь, что я могла бы угодить и тебе. Ты этого хочешь, не правда ли?