Дитер, расталкивающий толпящихся моряков, обернулся и, оскалившись, перехватил его руку. Вцепился в запястье стальной хваткой.

— Остынь!

— Порежу… — упорствовал Вратко, пытаясь пересилить опытного наемника.

— Брось железку, дурак… — Дитер медленно выкрутил парню руку и заламывал ее до тех пор, пока нож не выпал из разжавшихся пальцев.

Невзирая на боль, Вратко продолжал бороться, лягая пяткой германца по голени. Магдебуржец шипел, но руки словена не отпускал.

— Успокойся. Остынь. Кому говорю? — повторял он, словно заклинание. Рыкнул, обернувшись, через плечо: — И вы все — назад! Я приказываю!

Моряки зло огрызались по-немецки. Что именно говорили, Вратко не разобрал. Но Дитер, видно, понял хорошо. Поэтому приказал подбежавшим охранникам — кривоногому Гансу и рыжему Оттону — разогнать драчунов.

Чтобы успокоить разохотившихся людей, наемникам пришлось потрудиться. Одного из матросов Ганс даже ударил мечом, не вытаскивая его из ножен. Остальные, тяжело дыша и переговариваясь осипшими глотками, отошли от безжизненно замершего Позняка.

Вратко дернулся изо всех сил, но Дитер пнул его под колено, до хруста выворачивая локоть, и плавно уложил носом на палубу.

— Оттон! Глянь, что с русичем! — гаркнул он помощнику.

Рыжий наклонился над новгородцем. Дотронулся до шеи под нижней челюстью.

— Кажись, не живой… — проговорил он угрюмо через несколько мгновений и выпрямился.

Магдебуржец витиевато выругался и отпустил Вратко.

Парень лежал, прижавшись щекой к теплой от летнего солнца доске, и все никак не мог понять: как же так, почему вдруг отец умер? Ведь этого не может быть… Совсем недавно жизнь казалась сплошной чередой радостей, и вдруг…

На лица моряков постепенно набегала растерянность. Они переглядывались, будто желая спросить друг у друга: что же это мы натворили, а?

Гюнтер встал на четвереньки, пуская длинные нити розовой слюны. Плюнул в ладонь. Шепеляво выругался:

— Жубы выбил, шука шловенская…

Глянул на Дитера в поисках поддержки. Магдебуржец не то что не ответил, а даже не удостоил хозяина взглядом. Сказал Гансу:

— За святым отцом сходи. Надо бы по чести все…

Капитан поднялся вначале на колени, а после, кряхтя, на ноги.

— Что же теперь делать? — растерянно проговорил он.

— Раньше думать надо было! — каркнул в ответ Дитер.

— Так он первый начал.

— Да знаю я!

— Так что ж ты шмотришь волком?

— Как хочу, так и смотрю. Ты меня для чего нанимал?

— Защищать и охранять…

— Вот я и защитил.

Тут только Вратко заметил, как неестественно вывернута шея отца. Припомнил удар Дитера, нанесенный с помощью веса всего тела, из прыжка…

— Што ш трупом делать-то будем? — не отставал Гюнтер.

— А вот в советчики я как раз и не нанимался! — Магдебуржец резко одернул кожаный бригантин.

Капитан шмыгнул носом, вытер кровь рукавом, стрельнул глазами в сторону.

Быстрым шагом к столпившимся людям приближался отец Бернар. Как всегда прямой и решительный, как всегда нахмуренный и сосредоточенный.

Вратко, пока общее внимание обратилось на монаха, приподнялся и сел. Больше всего ему сейчас хотелось плакать. Но паренек помнил, что он уже большой, и крепился изо всех сил. Он представил, как вытаскивает из ножен длинный меч — блестящую полосу холодного, гладкого металла — и рубит всех этих германцев, столпившихся над телом Позняка, словно голодное воронье. Едва ли не воочию увидел ужас на небритых мордах, выпученные глаза, срывающиеся с клинка алые капли, услышал крики и мольбы о пощаде.

— Живой? — деловито осведомился отец Бернар, остановившись над телом.

— Да где там! — махнул рукой Дитер, отводя глаза.

— In nomine Patris, — отец Бернар торжественно перекрестился, — et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.

«Провалился бы ты со своей латынью», — со злостью, какой раньше никогда в себе не ощущал, подумал Вратко.

— Што делать будем, швятой отец? — хмуро поинтересовался Гюнтер.

— Славить Господа, ибо сомнения твои разрешились сами собою, — был ответ.

Капитан закивал, а Дитер отвернулся. На его щеках ходили крупные желваки.

— Не терзай себя, сын мой, — обратился к нему Бернар. — Нет греха, который нельзя отмолить.

— Легко вам говорить, святой отец, — скрипнул зубами магдебуржец.

— Я сам буду молиться, чтобы тебе отпустились грехи.

— Што ш трупом-то шделаем? — вмешался Гюнтер.

— Что делают по морскому обычаю, дети мои?

— За борт и все дела… — подал голос Оттон.

Гамбуржец полез пятерней в затылок: