Шрифт:
— Подайте на хлеб во имя наступающего праздника и Отца нашего Единого и других богов! — заголосил тот, протягивая обезображенную волдырями ладонь.
— Да… конечно… — Глэм протянул недопитую флягу и, только тут сообразив, что делает, отдернул руку — видели бы сейчас все это его коллеги… у многих бы сердце остановилось!
Глядя в глаза попрошайке, тайник вылил вино на мостовую, после чего кинул пустой сосуд себе под ноги.
Запахнувшись плотнее в подбитый мехом плащ, он устремился в сторону дворцовой площади.
«Надо написать докладную главному советнику — давно мы уже город от всякой падали не чистили!» — брезгливо вытирая руки о платье, заторопился он.
— Надеюсь, мой друг, теперь ты успокоился? — Каяс уселся за стол.
— Да, наверное… — Ювелир присел рядом, придвигая к себе бутыль с вином.
— Мэтр Скорпо, а откуда вы знаете этого человека?
— Келари? — Чародей налил вина полуэльфу, не обидев и себя. — Старый знакомый. Когда-то даже, можно сказать, дружили. — Последнее слово маг только что не выплюнул.
— Говорят, он недавно овдовел? — осторожно спросила Тизария.
— Да… говорят, — по-хамски цыкнув языком по зубам, выбивая застрявшую крошку, кивнул чародей. — Напиться, что ли? День какой-то… все через… — взглянув на враз покрасневшую женщину, он замолчал.
— Ень-Иро, — выпив, наполнил он стакан, — завтра мы уезжаем. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, поэтому говорю: больше я тебя никогда не побеспокою. Клянусь. А сейчас, пожалуйста, оставьте меня одного.
Старый слуга принес одиноко сидящему Каясу еще одну бутыль и большое блюдо жареного мяса с овощами.
— Что-нибудь еще? — поклонился Поакор.
— Ответь мне, почему я не смог прочесть его мысли? — повернулся к нему маг. — Почему?
— Я не знаю, господин. Возможно, пришло время… — неуверенно начал старик.
— Уйди… — отвернулся к тарелке Скорпо. — Нет! Ты это… принеси-ка еще вина.
На выжженном поле, довольно улыбаясь, стояла Смерть. Гордо уперев руки в кости бедер, она щерилась, провожая пустыми глазницами одну за другой поднимающиеся к небесам души.
Среди стонущих тел стояла она королевой бала, приветствуя вошедших и предвкушая появление новых гостей.
А в парадной, давя друг друга, толпились люди, спеша вступить в мрачную залу под плач ангелов и торжествующе похабный вой уродцев.
Ступая по плитам ледяного пола, души брели к радушной хозяйке, и она прижимая их к себе, шепотом говорила каждому заветные слова.
На пиршественном столе в подсвечниках рдели сердца, разбрызгивая в стороны багровый свет. На серебряных блюдах, в бокалах с драгоценными каменьями жарко пылал неземной огонь.
— Угощайтесь, мои дорогие! Обретите покой! — зазывала вечная хозяйка. — Отведайте плоти ближнего…
И входящие вкушали. И запивали небесным огнем. И с каждым глотком все сильнее вспыхивали свечи… И с каждым проглоченным куском свечи тускнели…
И вот уже пьяных и сытых гостей грузят на каменные палантины, и могучие арии несут их на другое пиршество, где опоясанные кольцами черви насыщаются их телами. А красноглазые уродцы тешатся душами.
И платят собой они…
Платят…
Платят…
Платят…
А готов ли ты?
Ты готов?!!
И шепот, изливаясь из стен, врывается в грудь. Расплавленной рекой входит в душу. И разрывается грудь, выпуская бьющееся сердце, готовое занять место на праздничном столе.
Открыв глаза, Инвар сразу же сел на кровати, оглядываясь вокруг. На улице еще темно… Постель брата не тронута… Видимо, Локо так и не ложился. Или это он только задремал, а по-настоящему еще и не спал? Да нет — снаружи доносится шум просыпающегося города, а через стены — запахи кухни.
Опустив босые ноги на пол, Инвар поежился, но, кое-как переборов себя, все-таки встал и направился к чаше с водой. Наскоро умывшись, он оделся и через маленький дворик зашагал к главному дому усадьбы.
Попадающиеся навстречу слуги отводили глаза, отворачивались, словно пытаясь скрыть нечто ужасное для него. Полный нехорошего предчувствия, Инвар поспешил в дом.
— Твой учитель там, — коротко кивнув через плечо, указал Поакор и попытался уйти.
— С ним все в порядке? — спросил мальчик, и сердце его затрепетало точь-в-точь как на том… праздничном столе.