Хэнк смотрел на наволочку. Миллионы долларов. Столько людей умерло ради них. Теперь они будут у него. Он мог оставить их себе, возникни у него такое желание. Мысль эта вызвала у Хэнка улыбку. Сержант, конечно же, понимал, с кем имеет дело. Ни на мгновение не сомневался, что бриллианты попадут к Узи. Бриллианты были военным трофеем, который Прадера добыл, одержав победу над тупамарос.

– Хорошо, сержант. Я сделаю все, как вы просите. И передам Узи ваши слова. Спасибо за доверие.

– Благодарить меня не за что. В этом мире мы должны бороться не только со стресснерами и нацистами. Тупамарос – тоже наши враги. Это борьба добра со злом.

– И в ней мы союзники, сержант.

Прадера приподнялся, прищурился, глянув через плечо, лицо его превратилось в каменную маску.

– Я думал отвлечь врачей и медсестер другим способом. Но этот даже лучше. Дайте мне что-нибудь тяжелое. Да, эти камни очень даже подойдут. А теперь возьмите наволочку и встаньте чуть в стороне. Уходите быстро, вас просто не заметят.

Сидевший на ящике с медикаментами врач встал.

– Вы сказали, что хотите видеть сегодня этого человека, доктор. – Боцман, здоровяк с могучими бицепсами, подвел к врачу Клауса. Немец не поднимал головы, глядя на свои перевязанные, пульсирующие болью руки.

– Спасибо, боцман. Ему надо сделать перевязку.

– Да, да, сэр. Мы не хотим, чтобы этот нацистский сукин сын получил заражение крови или что-то еще до того, как его отправят под суд за стрельбу на корабле.

– Не следует осуждать человека до суда.

– Разумеется, сэр. – Но по голосу чувствовалось, что боцман остался при своем мнении.

Клаус завопил от ужаса, когда камень ударил его в скулу. Следующий угодил в ребра.

– Сволочь! Убийца! – кричал сержант. – Это они прострелили мне колени, а он меня держал. Подойди ближе, чтобы я смог вот этими руками сломать тебе шею!

Никто и не заметил ухода Хэнка.

Френсис уже приняла решение, задолго до того, как узнала, что находится в завязанной узлом грязной наволочке, которую Хэнк, вернувшись, положил рядом с их чемоданом.

– Ты – мерзавец, и я тебя люблю, – твердо заявила она до того, как он успел раскрыть рот. – Ты по-прежнему будешь заниматься этими делами, а я буду тебя за это пилить. Но жить без тебя я не собираюсь. Это понятно?

– Понятно. Могу я теперь тебя поцеловать?

– Нет. Только после того, как побреешься. И ты женишься на мне быстро, до того как случится что-то еще. Я тебя знаю. Что в этой наволочке? Грязное белье сержанта?

– Что-то в этом роде. Позволь сначала положить ее в чемодан, а потом я тебе все расскажу.

– Не волнуйся, твои драгоценности здесь, в полной безопасности, – говорил Энгус Макраханиш, ощупывая шкатулку с кольцами, сережками, браслетами и нитками жемчуга и свои две бутылки виски. А не пропустить ли стаканчик для здоровья? У него болело все тело после ночи, проведенной на жестком песке под аккомпанемент похрапывания Марты. Он открыл полупустую бутылку, глотнул бодрящего напитка. Великолепно! Опустил бутылку, удовлетворенно выдохнул… и тут его взгляд упал на другого мужчину, лежащего рядом на песке.

Для бессонницы у него была еще одна причина. Не только храп своей супруги, но и вскрики этой женщины. Мартовская кошка! Сейчас она расчесывала свои красивые волосы и радостно улыбалась: похоже, не считала эту ночь потерянной для жизни.

– Эй, не хотите выпить?

– Да, спасибо. Вы очень добры.

Хендрик трясущейся рукой схватился за горлышко бутылки. Виски обжигало, но явно шло на пользу. Участие в подготовке новой книги Шейлы и ее предстоящий визит в Голландию уже не вызывали у него прежнего восторга. Впервые в жизни он понял, что и хорошего может быть слишком много. Шейла наклонилась, нежно похлопала его по руке. Он постарался не отпрянуть. Слишком много, действительно слишком.

Со стороны могло показаться, что празднуют Четвертое июля, День победы или выигрыш суперкубка национального первенства по бейсболу. Все кричали, махали руками, в воздух взлетали ракеты, а над головами ревел гигантский «Боинг-747», пронесшийся курсом, параллельным берегу. На борту четко выделялись слова «ЭЙР УЭСТЕРН».

Хэнк указал на звездно-полосатый флаг, нарисованный на хвосте самолета, обнял Френсис, поцеловал, забыв о том, что может поцарапать ее щетиной.

– Смотри, дорогая. Теперь все будет хорошо.

В этом уже не могло быть никаких сомнений.