– Может, и нет, но…

– Этого достаточно. Я не хочу такое видеть, и, поскольку я не слишком оригинален, думаю, что многих людей также воротит от этого, как и меня. И я не собираюсь делать вид, что это здорово, пусть искусствоведы хоть обкричатся.

«Какая самонадеянность!»

«Интересно, чтобы ты сказала об этих работах?»

– Иногда так бывает: читаешь статью о каком-нибудь художнике, так все замечательно, и слова умные используются, – продолжил Артур, с трудом держа нить недосказанной мысли, – написано словно на другом языке, половину не понимаешь, читаешь и думаешь: его творчество настолько прекрасно, умно, глубоко…

«Как будто ты вообще читаешь об искусстве!»

«Как ты хочешь, чтобы я поступил? Заметил тебя или нет?»

– И вот ты добираешься до иллюстраций… и понимаешь, что… – Артур снова быстро взглянул на приоткрытое окно, за которым был маленький зал кафе, – что на самом деле оно ужасно… просто омерзение вызывает!

«Заметил! Точно!»

«Я не знаю, что мне делать, что я могу сказать, кроме того, что хочу быть с тобой, видеть тебя всегда…»

– Обладающий талантом должен нести людям добро и красоту, помогать им понять истину.

«Да ты подвижник!»

«Ты не поверишь в это, ты не хочешь этого, тебе нет никакого дела до меня, хотя если бы я мог, как Роланд, мастерски изобретать ловушки…»

– Для этого есть разные пути, тебе не кажется? Несчастные растерзанные жертвы на этих картинах страдают! – Мишель напряг длинные пальцы, словно показывая силу этих страданий. Артур смотрел, как увядает, расслабляясь его рука, когда он закончил и фразу и эмоциональный вброс в собеседника.

– А сам автор – страдает? Все это как-то неискренне и очень отталкивающе. – Артур заговорил быстро, понимая, что уже не может сосредоточится на разговоре, но желая закончить мысль.

«Почему это снова начинается? Почему при тебе я чувствую необъяснимое желание быть какой-то другой? Почему мои мысли постоянно возвращаются к тебе? Я хочу избавится от этого, но не могу!»

«Я не сыграю эту игру так, как тебе бы хотелось. Знаю, ты не можешь любить меня, я не могу тебе нравится, но я принадлежу тебе, хотя не понятно, как может человек принадлежать тому, кому он не нужен. Решать, что будет дальше – тебе. Все, что я могу – сделать ход и ждать твоего ответа».

– Повторюсь, я обратился к тебе, потому что я многих из вас просто не знаю, но в отборе я буду руководствоваться своим пониманием. Хоть я и не разбираюсь в искусстве профессионально, но я оставляю за собой право выбирать по своему усмотрению. В каких-то случаях я могу пойти на компромисс, как например, в случае с Люсиль, потому что я вижу, что ее работы сильны и искренни, а вот тот характер, который они показывают, мне не очень нравится, но в общем и целом… последнее слово будет…

Он поднялся.

– Здравствуйте, мадемуазель Трево.

– Добрый день, мсье фон Цоллерн, – ответила она, – привет, Мишель, – девушка поцеловала Тессо в щеку, постаравшись загородить его собой так, чтобы Артуру было не понятно, в щеку ли.

– Эмма, не хочешь перекусить, а мы бы с Артуром договорили…

– В другой раз, – ответил Артур, помрачнев, – не хочу вам мешать.

«Вот и убирайся!»

«Все-таки я должен тебе это сказать… уже совсем скоро… знаю, что ты ответишь, но, может быть, тогда я смогу потом стать свободным от этого».

– Да ты не помешаешь… Ты решил… – Мишель засмеялся. – Нет, мы просто друзья, Эмма хочет писать статью обо мне…

«Вот кто за язык тянул? А с тобой мы не друзья, уходи!»

«Интересно почитать!»

– Тем более. Статья это важное дело, и требует сосредоточенности.

«Я слышала твои слова о том, что искусствоведы воспевают какое-то дерьмо!»

«Невозможно ни перестать думать о тебе, ни сделать так, чтобы ты…»

– Прощайте, мадемуазель Трево. Я позвоню, Мишель.

«Хочешь сказать, мы больше не увидимся?»

«Лучше нам не видеться».

__________

Артур ожидал чего угодно, но машина и Доминик были на месте, когда он вышел вечером с работы. Они доехали до дома. Поставив автомобиль в гараж, Доминик выкатил свой мопед и уехал.

Роланд приехал довольно поздно, под шафэ и очень довольный, видимо, продал что-то дорогостоящее. Артур уже не знал, куда деться от голода, но не хотел ужинать один. Как только они сели за стол он сразу повеселел. Роланд смешно рассказывал о своем покупателе, и об Оливье, помощнике, которого не так давно взял на работу. Тот являлся с некоторых пор постоянным героем анекдотов, совершавшим из лучших побуждений комические оплошности. Артуру молодой человек был симпатичен, Цоллерн-младший заметил, что юноша обожает Роланда и молчаливо влюблен во Франсуазу, что он страдает, когда Роланд обходится с ней неподобающе, с точки зрения Оливье: говорит надменно, переворачивает с ног на голову ее высказывания или – непростительная дерзость! – хватает за волосы. Если бы не это, любовь Оливье к Роланду была бы совершенно безоблачной.

– Ну а у тебя как дела?

– Все в порядке. Я вытащил из зубов Пеллерена последний кусок фабрики. Сегодня мы подписали, наконец, договор с Мерлем. Мне, правда, сразу всучили еще один – на замену коммуникаций в здании и на прилегающей территории.

– Подписал?

– Ну да, там действительно все менять.

– Зря. – Роланд откинулся на спинку дивана и задумчиво покачал головой. – Надо было взять отсрочку хоть на день.

– Я не хочу с ним лишний раз видеться. Да и потом все равно восемьдесят процентов таких работ в городе ведет его компания.