– Малыш, давай поспокойней. Мерль – биржевой игрок, кто знает, какие у него были резоны. Наверное, тут есть, над чем поразмыслить, но мне лень в это влезать.

– Еще и этим надо заниматься – размышлять, что они там задумали, эти Мазарини…

– А зачем тебе вообще эта фабрика? Зачем ты тратишь деньги на то, что не будет их приносить?

– Слушай, я же не спрашиваю, почему ты покупаешь картины с какими-то бутербродами, ты в этом разбираешься, ты поступаешь так, как считаешь нужным. А то хочешь – поработай со мной, я тебе отделю кусок дел.

– От голода фантазия разыгралась?

– Не хочется? Жаль…

Поданная еда сразу утихомирила Цоллерна-младшего.

Зазвонил телефон. Роланд взял трубку. Артур, пропустивший мимо ушей начало разговора, перестал жевать и прислушался.

«… тогда почему ты не пришла, Чикетта? Что?.. Дитя, по-твоему, это смешно?.. И давно ты так решила? Ну, раз так… спасибо, что не поленилась мне сообщить, – он засмеялся, – не извиняйся, все было превосходно, желаю счастья!»

Роланд вернулся за стол. Закурил. Открыл валявшуюся на диване книгу.

Артур решил, что он успеет доесть, пока брат созреет для того, чтобы высказаться.

– Лихо! Вот так по телефону огорошить! Даже я себе такого не позволяю! Надо все-таки как-то встретиться, попрощаться…

– Ты же сам собирался с ней расстаться.

– Собирался, но не сегодня!

Артур расхохотался.

– Ничто так не поднимает настроения, как еда и неприятности ближнего, да?

– Роланд, хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь должен был это сделать! Проворонил, расслабился, и она тебя опередила! – Артур отобрал у Роланда книгу, дождался, пока тот посмотрит ему в глаза. – И хотя мне очень жаль, но я рад, что это произошло так, а не по-твоему.

– Ладно, запишу на ее счет, или, может быть, это проверочка такая?

– Признай свое поражение. Ты так хорошо говорил по телефону – теперь сделай то, что сказал: пожелай ей счастья и отпусти с миром, ты же сам собирался…

– Я это одно…

– Жаль, что все твои переживания сейчас сводятся к упущенному первенству… – начал Артур.

– Так не делается! – перебил его брат.

– Роланд, – усмехнулся Артур, – как тебя теперь называть? Неистовый?

– Если ты хотел блеснуть интеллектом – тебе это удалось, а теперь иди, неси.

– Другое дело! Сегодня день, который нужно запить.

Когда отца не стало, та часть дома, где он жил – спальня, кабинет, гостиная с камином, и несколько спален для гостей, – перешла к Артуру, так они договорились. Роланд остался на бывшей половине мальчиков, в своей юношеской комнате, он не хотел ее покидать. Кабинетом ему служила библиотека, остальные помещения стояли пустыми. Он до сих пор спал на своей узкой железной кровати.

Проваливаясь в сон, он смотрел на свой портрет – набросок, сделанный Франческой, первый его портрет, который она нарисовала в их первый день. Роланд ждал этого дня очень спокойно, не торопил его, понимая, что от него же придется отсчитывать конец их отношений. Девушке было всего двадцать, и ему доставляло удовольствие просто быть рядом, говорить с ней о своих любимых книгах и картинах, обо всем, что его интересовало в искусстве и истории культуры, смешить ее, смущать, запутывать. Но в то утро он почувствовал, что сегодня они сблизятся уже совершенно, он решил предоставить ей в этом свободу, увидеть, как это произойдет, что она скажет и сделает. Ему хотелось чего-то необычного, какой-то неожиданности, и думая о том, что это могло бы быть, он понял: «Дождь! Пусть будет дождь!» Ленясь вставать, оттягивая будничную необходимость подниматься тогда, когда ты совсем еще не готов к этому, он посылал в потолок слова: «Мне нужен дождь!»

В обед они пошли прогуляться в парке. Дождь тоже пошел, сильный, прямой, крупный! Они, насквозь мокрые, стояли под старым деревом и смеялись.

– Знаешь, прежде чем познакомиться с тобой, я несколько раз видел тебя на улице – ты шла и улыбалась, смотрела куда-то в небо, на крыши и верхушки деревьев, и мне всякий раз становилось хорошо просто оттого, что ты есть.

– Это моя работа – идти по улице и улыбаться, чтобы люди вдруг подумали: может, им тоже улыбнуться.

– Не у всех такая беспечная жизнь, дитя!

– Не у всех, и я перестаю улыбаться, если вижу кого-то несчастного, но ведь многие огорчены придуманными проблемами, или просто привыкли слишком мрачно смотреть на жизнь, таким я и хочу напомнить, что есть просто радость, не зависящая от денег, от семейного счастья – просто радость чувствовать себя живым в мире…

Роланд обнял ее, вытянул на дорожку, под ливень. Он закрыл глаза, оглушенный дождем, и ничего не было – только прохлада мокрого лица девушки под его горячими губами.

Солнце вернулось. Он посетовал, что придется возвращаться на работу мокрым или ехать домой, Франческа предложила зайти к ней и высушить одежду. Впервые попав в ее квартиру, он от души забавлялся тому холостяцкому беспорядку, который там обитал. Она выдала ему полотенце, он ушел в ванную, завернулся в него и положил одежду в сушку.

– Давай попьем кофе? – крикнула она с кухни.

– Моя одежда еще не досохла, я не могу прийти… – он встал у самой двери и ждал, когда она откроет ее, – не хочу тебя смущать.

– Глупости, – она несколько секунд стояла совсем рядом, и он ощущал, как крохотное расстояние между ними затапливает вязкое волнение, потом девушка взяла его за руку и вывела из ванной, усадила в кресло, принесла ему чашку. Сама же забралась на постель и стала что-то рисовать в альбоме.

– Не поворачивайся, замри!