– Один… – вдруг вырвалось у неё.

– Ты даже могла бы изобразить мою жену, – проговорил он быстро, стараясь выглядеть как можно более непринуждённым, но уже жалея, что зашёл так далеко, – это понравилось бы туркам. Восточные люди очень ценят семью, женатый человек производит благоприятное впечатление…

Он выдумывал всё это на ходу, лишь бы уговорить её, и она это чувствовала. На самом деле туркам-продавцам было глубоко плевать на его семейное положение. Антон выглядел странным и даже неуверенным, что, по мнению Тони, не должно быть свойственно деловым людям. Ей захотелось согласиться.

– Хорошо, хорошо, – сказала она, пряча свою неподражаемую улыбку-вспышку, которая, увы, совсем погасла в следующее мгновение.

– Только… у меня нет приличного платья. Это ведь будет праздничный ужин.

Он проговорил торопливо, словно пытаясь помешать ей передумать:

– Поедем в Аванос, там полно магазинов.

Она кивнула в ответ, и он ликовал. Когда они садились в машину, он изо всех сил сдерживался, чтобы не обнять её сзади.

***

Антон припарковал машину недалеко от центра Аваноса. Словно ниоткуда возник тончайший дождь. Казалось, что он не падал сверху, а проступал прямо на прозрачном воздухе, как влага проступает на запотевшем стекле. В Аванос они попали по узенькому мосту через реку Кызылырмак, где пешеходы и машины двигались почти вплотную. Посреди реки, растопыривая крылья, приглушённо гоготал остров с разноцветными гусями. Плакучие деревья свешивали в воду ветви, как зелёноволосые красавицы, в чьих густых причёсках запутались острые шпильки минаретов. Безветренная погода и тихий моросящий дождь окутали город лёгкой грустью и нежностью. Манекены в витринах выглядели меланхоличными и немного сонными.

– Люблю такие дни гораздо больше, чем бесконечно жарящее солнце, – сказал Антон.

– Почему?

– В детстве я часто делал уроки за столом у окна моей комнаты. Вид был так себе… крошечный дворик и помойка, до которой не всегда доносили мусор. Я представлял, будто всё это нарисованное и, значит, если дождь будет достаточно долгим, то, в конце концов, смоет эту декорацию. Вот тогда откроется настоящий красочный мир. Но так как этого никогда не происходило, я говорил себе, что дождю не хватило времени. В общем, каждый раз, когда идёт дождь, я надеюсь на изменения к лучшему, – объяснил Антон.

В нём росло желание поделиться с Тоней воспоминаниями. Он чувствовал, что этого хочет и она сама. Она выслушает его, не оттолкнет, как вампирка Альбина, презрительными словами о сильных мужиках. Помолчав, Тоня спросила:

– Что говорили родители?

– Я не делился с ними. Никогда не наблюдал с их стороны интереса к моей персоне. По-моему, я им даже мешал. Наверное, я из тех детей, которых завели для порядка. Отец был спортивным журналистом и вечно пропадал на стадионах, а после матчей пил в барах с другими репортёрами и, кстати, спортсменами тоже. Иногда он даже не удосуживался пойти на стадион, а просто пил. Утром покупал в киоске газету со свежими статьями других журналистов и варганил по ним свой обзор матча, на котором не был. Мать либо готовила, либо ела, либо ходила по магазинам. А я любил смотреть на дождь и воображать прекрасные миры.

Забавно почесав милую профитрольку носа, Тоня сказала:

– В дождь хорошо спать или…

Ей подумалось, что в дождь хорошо заниматься любовью, но этого она, разумеется, не произнесла.

– Или что?

– Думать, зачем живёшь…

Сказав это, Тоня засмеялась над странностью диалога едва познакомившихся людей. Однако Антон был серьёзен.

– Каков твой вывод?

Тоня пожала плечами. Антон нахмурил брови и сказал громко и важно:

– Ты живешь, чтобы пойти со мной на ужин!

Улочки карабкались вверх. Антон и Тоня, не торопясь шли, сами не зная куда, словно позабыв о намеченной покупке платья. Антон вспоминал Альбину с её пляжами и шляпами, и парео, и кремом для загара. И после опять изматывающие разговоры с придирками к каждой мелочи. Тошные омерзительные разговоры. Однообразные, как этот моросящий дождь, но напрочь лишённые его нежности.

Антон и Тоня заворачивали в уютные дворики, откуда виднелись стрелы минаретов. Во двориках их встречали керамические фигурки рыб, налепленные прямо на стены. Иногда на пути возникали крошечные домики – птичьи кормушки, а на перекрёстке возле Салона средиземноморских кебабов (Акдениз Кебап Салону) попался домик для книг.

– Сюда можно приносить всё прочитанное и брать книги, оставленные другими людьми.

– Заглянем? – с любопытством спросила Тоня.

В ящике было пусто.

– Турки ничего не читают, – сказал Антон, – вот кофейня и кебаб – это другое дело.

Они опомнились, лишь оказавшись среди старых, превратившихся в развалины, домов. Там, вперемешку с пластиковыми канистрами и обрывками ковров, валялись разбитые глиняные кувшины.

– Тоня, прости, – сказал Антон, – я помню о платье, но мне так нравилось гулять с тобой под этим тихим дождём.

– Боюсь, ты передумал и теперь не знаешь, как от меня отделаться.

Конец Тониной фразы прозвучал еле слышно: она уже раскаивалась в своих опрометчивых словах.

Тогда он подумал: «А если она жалеет? Если согласилась от растерянности, от неожиданности… А, может, она боится его, странного человека, притащившего её в заброшенный двор…»

– Тоня, если не хочешь идти, ты можешь…

Но она уже направлялась в сторону торгового центра, где продавалось всё: от сувенирных талисманов от сглаза до вечерних платьев.