Шрифт:
А сейчас что? Что за морок? Все внутри дребезжит, звенит и вырывается наружу воем.
Грохот в дверь заставляет подпрыгнуть. Двери у меня добротные, но то, как нетерпеливо Муса стучит, как бы намекает, что он и их, если понадобится, выставит.
– Ты в порядке?
Выбираюсь из душа.
– Да. Одну минуту мне дай.
Заматываюсь в полотенце. От холода кожа заледенела и приобрела нездоровый синюшный оттенок. Пальцы как будто совсем утратили чувствительность. Может, стоило привести себя в порядок. Ну, не знаю… Чтобы скрыть то, что он со мной сделал своим обманом, и сохранить хотя бы крохи гордости. Уж это бы Муса оценил. Понятия чести для него – не пустой звук. Даже при учете, что со мной он поступил бесчестно. Однако сил нет даже на то, чтобы промокнуть мокрые волосы полотенцем. Накидываю халат на влажное тело и выхожу такая, какая есть – раздавленная и несчастная. Пусть смотрит. И делает выводы.
– Сидельник сказал, что ты мне морочил голову лишь затем, чтобы подобраться к нему.
Гатоев кивает. Затягивается глубоко, откинувшись затылком на стену.
– Не кури.
– Раньше разрешала.
– А сейчас я хочу, чтобы духу твоего тут не было.
– Понимаю, – неожиданно покладисто соглашается он. И кивает резко, и впервые на моей памяти как-то… растерянно начинает теребить волосы. – Я не планировал, Амаль. Просто… Вот так совпало. По-другому никак не получится. Пытался, верь… Ситуация сложная. Нужны союзники. Ну и… Слушай, у нас так принято. Я не могу иначе! – рявкает зло. – Сам бы хотел. Полюбил тебя сильно… За грудиной от этого ноет. Но не могу.
Почему-то цепляюсь за это командное «верь». Гатоев и сейчас в своем репертуаре. Даже интересно, существует ли что-то в этом мире, что могло бы его изменить? Хоть немножечко заставить в себе сомневаться? Ну, ведь не все в этой жизни подвластно его желаниям. Я – так точно нет. Прикую себя, если понадобится, но больше не поддамся на это… Нельзя, нельзя втаптывать в грязь осколки, на которые мое сердце распалось. Так его хоть можно собрать. И когда появятся силы, склеить. Работой и теплом родителей. А еще маленьким человечком, наверное, дочкой, рождение которой не стоит больше откладывать.
– Понимаю, Муса. Спасибо за честность. Хотя бы сейчас, – все портит неконтролируемая вспышка злости. Откуда она взялась там, где, казалось бы, все мертво?
– Я не собирался тебя обманывать. Просто не знал, как обо всем рассказать, – его голос становится сиплым. Будто и ему это все нелегко. Будто все через силу…
– Тайное всегда становится явным, как бы избито это не прозвучало. И, пожалуйста, не говори больше, что ничего не изменится. Потому как все уже изменилось необратимо.
– Амаль, я люблю тебя. Я ни одной женщине этого не говорил. Никогда.
– Я… Кхм… Польщена. – Теряю голос вслед за Мусой. Мир идет глубокими трещинами. Моя вселенная рушится. – Но раз так, не предлагай мне, пожалуйста, то, на что я не смогу согласиться. Знаю, в твоем мире это нормально. Но не в моем. Я… – отворачиваюсь, – просто не смогу делить тебя с кем-то.
– Амаль…
– Ты надел презерватив!
– Это какая-то трагедия? – он все сильней нервничает.
– С этой… девочкой ты планируешь иметь детей?
Отводит глаза. Потому что, конечно же, он планирует. Кислота поднимается вверх по пищеводу. Обжигает горло, нёбо, язык. Это все слишком…
– Мы тоже можем попробовать, – в итоге тихо замечает Муса.
– Серьезно? Думаешь, что я в это по доброй воле ребенка втяну? Нет. Пожалуйста, Муса… Я тебя умоляю. Давай не будем продолжать эту мучительную агонию. Я все сказала. Добавить нечего. Совет вам да любовь.
Как же нечеловечески больно. Я этого просто не вынесу.
– Мы что-нибудь придумаем, – упрямо стоит на своем Гатоев.
– Я не буду твоей любовницей. Ты можешь отказаться от свадьбы?
– Нет, – стиснув зубы, бросает на меня волчий взгляд из-под упавшей на лоб челки. Она почти прячет глубокую морщину, пролегшую между бровей. Эта ночь высосала подчистую нас обоих, но великодушия моей души не хватает, чтобы проникнуться к нему сочувствием. Просто хочется, чтобы все как можно скорее закончилось. Вот и все.
– Но я не откажусь от тебя.
– Ты уже отказался, Муса. Давай на этом и закончим. Если ты меня действительно хоть на секунду любил, признай, что это меньшее, что ты мне сейчас должен. Просто уйди.
Под конец мой голос срывается. И он, правильно расценив, что я на пределе, все же одевается и уходит.
Глава 20
Вспышки камер слепят. И солнцезащитные очки не спасают. Пока все внимание сосредоточено на гендиректоре авиаконцерна, до меня никому дела нет. Пользуясь случаем, незаметно вытираю уголком салфетки слезящиеся глаза. Я их все проглядела, наблюдая за красивым полетом нашего самолета. Испытание прошло успешно. И пофиг, что оно далеко не первое. В историю войдет то, на которое были приглашены все эти люди. Начиная от президента, заканчивая многочисленными журналистами.