– Добрый вечер, господа, – вежливо здороваюсь я со всеми присутствующими. – Амалия Руцкая. Господин Гатоев, я могу вас ангажировать на два слова? Вопрос жизни и смерти.

Обвожу вежливым взглядом собравшихся за столом. Помню, когда Сидельник притащил меня на награждение, я от этой девочки – невесты Мусы, не могла оторвать взгляда. А теперь как будто и дела нет до того, какая она. И если что цепляет, так это несоответствие того, как я ее представляла, умирая от ревности, реальности. То есть она, конечно, молоденькая и вся такая темненькая, но нет в ней ни забитости, ни покорности судьбе.

Отметив это краем сознания, возвращаю взгляд к Мусе, который, извинившись, выходит из-за стола. Я шагаю за ним в проход между выстроенных в ряд диванов. Отходим куда-то вглубь коридора, так чтобы нас не было видно из зала. И замираем друг напротив друга, скрестившись взглядами. Он – закрытая книга. Что там, за этим прищуром? Какие мысли?

– Отпусти его.

– С чего вдруг?

Я могу закрутить. Могу долго объяснять, кружа вокруг да около, чтоб не в лоб прикладом, чтоб осторожно, дипломатично, чтоб, мать его так, никого не обидеть. Но на это времени нет. Рублю как есть:

– Он не виноват в том, что тебе не хватило духу пойти против традиций.

Нерв на идеально выбритой по случаю свидания щеке Гатоева дергается. Выдавая хоть какие-то живые эмоции. Значит, я попадаю в цель. В точку уязвимости. И это победа, да, которая непонятно к чему приведет. Ведь вполне может так случиться, что Муса лишь сильней обозлится. А я к другому стремлюсь, вот так, не стесняясь, его провоцируя. В конце концов, там, где злость, наверняка еще живы другие чувства. Я хочу, чтобы он вспомнил о них. Я хочу, чтобы он заглянул в свою душу и был честным. Хотя бы с самим собой.

– Судя по тому, как ты быстро утешилась, я все сделал правильно.

Ах вот что его заело! Господи…

– А сам, Муса? Ты в своем глазу бревна не видишь?

– Это…

– Другое? Слушай, ты же умный мужик. С понятиями. Иначе я бы в тебя не влюбилась…

– Да что ты вообще знаешь о любви? – срывается зло. Достает сигарету, сжимает зубами. Красивый. И когда-то любимый очень.

Прямо сейчас самое время напомнить, что это не я его обманывала, планируя свадьбу с другим, но вместо того, чтобы опять его обвинять, тихонечко замечаю:

– Я знаю, что она делает человека очень уязвимым. И мне жаль, Муса, если тебе больно. Я к этому не стремилась, поверь. Ты, наверное, тоже не хотел причинить мне боль, когда соглашался на брак с той девочкой. Давай сойдемся на том, что есть обстоятельства, которые сильнее нас. И отпустим друг друга, раз уж так получилось. Просто как цивилизованные люди отпустим. Потому что я не хочу войны. Пожалуйста, ради всего хорошего, что между нами было…

– Войны… – будто меня не слыша, зло кривит губы Гатоев.

– Конечно, войны. Лютой. Насмерть. Я свое, Муса, не отдам. Никому не отдам. Никогда.

– Что-то я не припомню, чтобы ты за наши отношения билась с таким отчаянием.

– А зачем? Какой в этом был смысл? Ну, кроме того, чтобы просто потешить твое самолюбие? Что ты мне предлагал, напомнить?

– Себя, – агрессивно дергает крыльями носа.

– Это неправда, – устало парирую я. – В глубине души ты и сам прекрасно понимаешь, что поступил со мной нечестно. Но я простила тебя. Правда, простила. Прости и ты мне то, что я быстрее, чем ты, утешилась. Для меня это тоже полнейшая неожиданность. Просто бывают такие люди, против которых ты совершенно бессилен. Дима такой. Он… – я сглатываю вставшие поперек горла слезы и с улыбкой, которая возникает каждый раз, когда я думаю о моем рыжем, продолжаю: – Совершенно удивительный. Я любила тебя, Муса. И если бы мы были вместе, никогда бы тебя не предала. Но мы расстались. Не по моей вине, заметь. И я полюбила другого. Это жизнь. А в жизни свято место пусто не бывает. Что мне надо сделать, чтобы закончить нашу историю красиво? Ты скажи. И клянусь, я это сделаю…

– То войной мне угрожаешь, то в ногах валяешься, прося о мире, – презрительно кривит губы.

– Дима научил меня, что любовью и хорошим отношением можно достичь гораздо большего, чем агрессией. А жизнь показала, что во многом он прав.

– Не боишься, что тебе быстро надоест этот травоядный?

– Скорее, я боюсь обратного. Все же два предательства подряд не добавили мне уверенности в себе, знаешь ли. Чувствую себя несколько неполноценной. Да и моложе он.

Мне не в лом сказать, как есть. Не в лом выглядеть в глазах Гатоева уязвимой. Димка научил меня еще одной вещи – уязвимость может быть мощным оружием. И что-то мне подсказывает, в случае с Мусой и его мощными инстинктами защитника такая тактика сработает.

– Муса, он со мной на ЭКО пойти хочет…

Желваки на его щеках проступают сильней.

– Мне пора идти.

И уходит, блин!

– Если ты мне не пообещаешь его выпустить, я устрою безобразный скандал! Прямо сейчас. Хочешь?! Расскажу твоему свекру, с кем ты был, когда его дочь обхаживал. Думаешь, я не смогу? Ха! Да я прямиком к президенту пойду! Мы с ним несколько недель назад как с тобой общались! А потом выйду в прямой эфир и расскажу на весь мир об этой ситуации. И плевать мне на последствия. Слышишь?! Я сделаю все, я костьми лягу, выгрызу, если понадобится, его из твоих лап. Никому его не отдам…