Магистр, посрамленный в качестве детектива, ехал насупленный и ни с кем не разговаривал, зато, видимо, в отместку съедал за раз по две порции того, что готовила Ганга. Она самым решительным образом отстранила от кухни Фому, на которого возложил обязанности готовить Гради-ил, на которого в свою очередь эти обязанности возложил я. При этом все остались довольны, а магистр особенно. После недели неспешного путешествия мы и достигли реки.

Жаркое южное солнце сменилось ласковым и теплым, а затем стало почти негреющим, равнодушно-холодным, частенько прячась за набегающие тучи. Становилось холоднее, особенно это чувствовалось по ночам. Привалы стали длиннее, а путь, который посольство проходило днем, — короче. На одном из привалов к нам пришел снабженец. Осмотрелся и по-хозяйски уселся на скамейку. Мы с недоумением смотрели на него.

— Я поговорить, студент, — сказал он, заметив, какое впечатление произвело его появление в нашем лагере.

Я улыбнулся и с искусственной добротой в голосе, словно заботливый отец, произнес:

— Слушаю тебя, сынок.

Жулик захлопал глазами, уставился на меня, как на неведомое чудо, и возмутился:

— Какой я тебе сынок, студент? Ты не перегрелся у костра, случаем? — Он раздраженно заелозил на скамеечке, которая жалобно заскрипела под его весом. Маленькие глазки походного интенданта открылись шире и стали меня буравить.

— Ну как же, любезнейший! Еще не так давно вы изволили заметить, что я для вас отец и мать, и даже больше! — Я постарался изобразить удивление и с отеческим осуждением, как взрослый на малолетнего проказника, вперил взгляд в снабженца.

Тот почесал лысый затылок и, подумав немного над моими словами, с кривой улыбкой, которая показывала его недовольство, ответил:

— Так это… я образно выразился. Так сказать, в знак благодарности за помощь.

— А-а, — разочарованно протянул я, — тогда другое дело. Что на сей раз привело вас, уважаемый, к нам в табор?

— Приданое орчанки, студент, — незамедлительно и по-деловому ответил толстяк, сложил пальцы, похожие на сосиски, в замок и продолжил: — Хочу его выкупить у тебя.

Ганга, хлопотавшая у костра, и магистр, который всегда крутился рядом с нашей поварихой, когда она готовила, внимательно на него посмотрели. Я покосился на них, перевел взгляд на толстого жулика и протяжно произнес:

— Интересно… Миллион золотых, уважаемый, и это не обсуждается, — с самой доброй улыбкой, какую мог натянуть на свое лицо, ответил я.

— Что-о-о? Студент, ты не ударился головой? Ему цена тысяч пятьдесят — шестьдесят, а ты миллион просишь! — Толстяк даже подпрыгнул на скамейке, услышав мое непомерное требование.

— Тогда вон с Гангой разговаривай. — Я сразу стал равнодушным и потерял интерес к снабженцу. — Это ее приданое.

Вытянул ноги и стал греться у костра, больше не обращая на снабженца внимания. Тот согласно кивнул и повернулся к орчанке.

— Рена, что у вас в повозках? — пропел он.

Девушка гордо вскинула голову и резко ответила:

— Я — тана!

— О, простите великодушно! — засуетился толстяк. — Конечно, конечно, тана. Так что в повозках? — Его голос сочился патокой, а пухлые щеки раздвинулись в улыбке.

— Я не знаю, — ответила орчанка и кивнула в мою сторону, — он знает.

Снабженец вновь повернулся ко мне, несколько сбитый с толку, но весьма решительно настроенный продолжить разговор.

— Может, вы, тан, скажете, что там? — быстро сориентировался пройдоха, вместо "студента", как обычно он обращался ко мне, называя меня таном.

— А вам зачем? — сделал я вид, что не понимаю, для чего ему нужна эта информация.

— Как — зачем? — Толстяк стал терять терпение. — Я уже сказал, что хочу купить содержимое обозов.

— А я уже ответил вам, уважаемый, что это стоит миллион. — Я говорил обманчиво устало и безразлично, хотя знал, что в повозках товара наберется тысяч на сто — сто пятьдесят. Шелк и жемчуг были только в фургоне Ганги, в остальных — отлично выделанные шкуры, парусина и пеньковые канаты, что очень ценились в Вангоре и в империи у корабелов. По качеству не уступали тем, что делали лесные эльфары, но стоили гораздо дешевле.

— Но это же несерьезно! — воскликнул снабженец и зло зыркнул на меня. Но через мгновение его взгляд опять стал обычным. — Там не может быть товара на мил-ли-он. — Последнее слово он произнес по слогам и очень твердо.

— Не может, — согласился я и еще больше удивил толстого торгаша.

— Тогда зачем… вы, тан, просите миллион? — Он был сбит с толку.

Я пожал плечами и ответил:

— Торговаться я не умею, вот и назначаю сумму, от которой можно немного спустить.

Снабженец снова сложил пальцы в замок и уставился на меня. Он некоторое время что-то обдумывал и наконец спросил: