Мои глаза с трудом сфокусировались на лице молодой девушки, белокурой, с приятными классическими чертами лица. Она стояла теперь возле моей кровати, улыбаясь, и её улыбка была теплая, но большие, красивой формы глаза, были безмерно печальными. Я напрягла все силы, стараясь вспомнить, кто она, и почему ОНА здесь, а мой муж-нет, но это вызывало тошноту и желание спать. Пронеслась мысль: ну, зачем я проснулась? Так было хорошо лежать, спать, ни тошноты, ни боли. Я снова закрыла глаза. В памяти возникло маленькое бледное личико и широко раскрытые карие глаза:

– Мама, а микробы такие мааааленькие и в белых халатиках?

– Почему в белых халатиках, родная?

– Не знаю, но я так думаю.

Девочка моя маленькая, моя кроха. Моя Лизонька. Стоп, почему Лизонька? Мою дочь зовут совсем не Лизонька. И тут в голове настойчиво отозвалось: «Лиз, Лиз, Элизабет, ты нас слышишь?»

Ну вот, снова эта Элизабет. Да что ей от меня нужно, и кто она вообще? И тут в мозг влетело воспоминание-песня: «А что это за девочка, и где она живет? А вдруг она не курит, а вдруг она не пьет?» Песня была такой давней, и так не к месту, что губы мои стали растягиваться в улыбке, ну, или как мне показалось в улыбке, потому что я снова услышала уже теперь привычный женский голос c хрипотцой, который в тревоге спросил:

– Стивен, что с ней? Ей хуже?

Ну вот, теперь еще и Стивен какой-то. Низкий голос произнес с досадой:

– Не знаю, позови доктора.

Значит мужчину с холодным, неприятным голосом зовут Стивен. А он что здесь делает? Я его знаю? Как много вопросов. Как не хочется в этом разбираться: кто они, зачем они здесь, но я должна узнать, где моя кроха и что с моим мужем, почему их нет рядом со мной. Этих же двоих как-то пропустили в палату.

Я снова открыла глаза и попыталась сфокусировать их на окружающем меня интерьере: светлая стена, какие-то шкафы, кажется, раковина. А это что за черное пятно? Ах да, телевизор. Я как могла скосила глаза вправо. Стеклянные двери, штора, рядом мягкое голубое кресло и множество розеток и проводов возле меня. Еще один телевизор? Нет, монитор от какого-то прибора. У меня отдельная палата? Невероятно! Во сколько же обходится содержание меня в этом больничном раю? Ох, о чем я думаю? Какое мне дело? В Канаде общее медицинское страхование, а какой счет выставит сия больничка государству, меня не касается – мое дело выжить.

Хорошо, а что там слева? С трудом перекатив голову набок, я заметила еще одну дверь, на этот раз без стекла. Наверняка, туалет. А рядом что? Шторы, плотные, на всю стену. За ними, похоже, окно. Рядом диван, красивый, на вид кожаный, со столиком посредине. Тут же пронеслась глупая мысль, что от такого я не отказалась бы и дома. Наверняка на нем было бы удобно всей семьей смотреть телевизор, а столик пригодился бы для тарелки с попкорном и стаканов с соком.

На «семейном» диване сидел человек. Просто сидел и смотрел вперед, погруженный в свои мысли, не замечая ничего и не двигаясь.

– Стивен! – В комнату ворвалась та самая девушка-красавица с приятным голосом. – Стивен, доктор Саймон сейчас придет.

На девушке было светло горчичное платье с широким поясом на тонкой талии, волосы красиво уложены, на руках что-то блестит. Наверное, браслеты или часы.

– Прекрати истерить, Рашель – голос Стивена был резким и неприятным.

А девушку, видимо, зовут Рашель. Красивое имя, с французским звучанием. Может, она из Квебека? У меня на работе была Рашель, но брюнетка и не такая красивая. Но почему была? Она и сейчас есть, и работа есть, и я есть. Только вот выяснить бы, что со мной, и кто эти люди.

Я размышляла, а Рашель и Стивен перешли на драматический шепот и, как я могла понять, пытались выяснять отношения, не нарушая приличий. Ну что ж, не буду мешать.

– Элизабет, ты снова с нами!

Тааак, это притворно-бодрый голос доктора Саймона. Ну, надо же, уже узнаю моих посетителей по голосам. Дальше что? Привыкать к ним начну? Все, нужно приходить в себя и начинать прояснять ситуацию. Понятно, что они все говорят на английском. Что ж, этот язык я знаю прекрасно, так что проблем не будет. Я собралась с силами и спросила:

– Кто вы и почему называете меня Элизабет?

Повисла тишина. Первым заговорил врач:

– Элизабет, вы узнаете этих людей? – И он показал на Рашель и Стивена.

Я постаралась отрицательно помотать головой, но получилось плохо:

– Я их не знаю.

Рашель вскрикнула. Доктор Саймон внимательно посмотрел мне в глаза.

– Вы не узнаете своих родителей?

Мое сердце заколотилось, и я почувствовала дурноту, подкатывавшую к самому горлу. Родителей? Да этой девочке от силы двадцать пять! Стива я видела плохо, он ни разу не подходил ко мне так, чтобы я могла рассмотреть его лицо. Он вообще старался не смотреть в мою сторону. И он мой отец? Какой бред. Мои родители далеко в заснеженной Сибири сейчас спят в своей уютной квартире и даже не подозревают, что их дочь в беде. Я ответила, постаравшись, чтобы мой голос звучал как можно твёрже:

– Нет, это не мои родители.

– Элизабет!

Рашель подбежала ко мне и схватила за руку. Затем она склонилась надо мной, как будто пытаясь заслонить от надвигающейся беды, и я смогла рассмотреть ее лучше. Это была не девушка, а очень хорошо сохранившаяся женщина. Только маленькие морщинки-сеточки в уголках глаз и чуть дрябловатая кожа на шее выдавали ее возраст. За сорок точно, но как далеко за сорок сейчас и не понять. Зрение еще не восстановилось полностью, и иногда картинка плыла и двоилась. Рашель повернулась к Стивену: