Когда зашла в прихожую, оказалось, что Вадим принимает душ. Мелькнула дурацкая мысль – один ли он там? А что? Если он отстранился от Глаши, то вполне мог обратить своё внимание на какую-нибудь молоденькую дамочку. Она ещё и детей ему способна родить, и скрасить его зрелые годы.

Но эта мысль показалась мне нежизнеспособной. В последнее время у нас с мужем был своего рода сотый медовый месяц. Когда супружеский долг исполнялся по пять раз на неделю, да и назвать его именно словом «долг» язык не поворачивался.

А ещё мне на память сейчас пришла мысль. Евдокимов недавно обронил фразу про то, что нам бы сейчас ещё малыша. Тогда я внимания на неё не обратила – глупость какая-то. А сейчас мозг за эти слова уцепился и начал их обдумывать.

Вадим говорил мне эти вещи, когда у него вот-вот должен был появиться ребёнок от Глаши. Говорил, зная две вещи: другая женщина вот-вот родит ему сына. И я не могла зачать как бы мы ни старались…

– О! Лизонька, а я уже чуть в федеральный розыск не подал, – проговорил Вадим, войдя в нашу спальню, где я опустилась на край постели и сидела, уставившись в пол.

Подняв на него глаза, я натянула на лицо улыбку.

– У меня были дела, – ответила уклончиво, встав и начиная переодеваться.

– И что это за дела поздно вечером, да ещё и без мужа? – промурлыкал Евдокимов, подойдя сзади.

Он обнял меня руками, притянул к влажному после банных процедур телу.

– Просто деловая встреча. Новый клиент хочет, чтобы я придумала жалюзи на очень нестандартное окно, – отовралась я первым, что пришло в голову.

Скинув с себя руки мужа, повернулась к нему и продолжила лгать:

– Извини, пожалуйста. Он вынес мне весь мозг. Зато, может, подсмотрю у него пару идеек для того, чтобы внести последние штрихи в Лёнькин дом.

Я говорила это специально, чтобы посмотреть на реакцию мужа. Сейчас, когда она предстанет передо мною, подсвеченная теми отблесками, которые проникали через определённую призму событий, возможно, я сделаю для себя новые выводы.

– Лёнькин дом, который скоро станет нашим, – напомнил мне Вадим.

Он улёгся на кровать, закинул руки за голову и принялся наблюдать за мною. Потом вдруг принюхался и спросил:

– Слушай, тебе не кажется, что у нас дома как-то странно пахнет?

Я приостановилась, накинула халатик и приподняла бровь. Неужели почувствовал аромат «Сельская Шанель номер пять»? Как забавно… Если он про духи Глаши, то эта история тянет на новый анекдот. Пришёл муж домой, а от его жены пахнет его же любовницей.

– Нет, не кажется. – Я сделала вид, что принюхалась. – И что это за запах по-твоему?

Евдокимов нахмурился, как будто что-то прикидывал в голове. Потом расслабленно улыбнулся и прикрыл глаза.

– Да нет, показалось, – ответил он. – Так ты ко мне не присоединишься? Лёня вроде сегодня поздно будет.

Вадим похлопал рядом с собой ладонью, на что я отрицательно качнула головой.

– Нет, прости. У меня сейчас будет голова забита тем, чтобы придумать жалюзи под это чёртово окно, – опять легко соврала я и, прихватив свои блокноты и ноутбук, вышла из спальни, чтобы дождаться на кухне прибытия сына.

Лёня, как и обещал, пришёл ещё до полуночи. Когда из спальни донёсся храп Евдокимова, я выдохнула с облегчением. Теперь его из пушки не разбудишь, значит, мы с Леонидом можем спокойно всё обсудить. Хотя, как раз в способности говорить об этом без эмоций я очень сомневалась.

– Лёнь, надо кое-что обсудить, – сказала я сыну громким шёпотом, едва он появился в прихожей. – Пойдём на чёрную лестницу.

Сын свёл брови на переносице и весьма озадачился тем, как я себя вела и куда его звала, но просьбу мою выполнил. А как только мы оказались на переходном балкончике, я взяла и выдала Лёне всё. Говорить старалась коротко и чётко, без той окраски, которая сама по себе просилась на язык.

– Сегодня у меня была женщина по имени Глафира. Она – вторая жена твоего отца. С нею он повенчался в какой-то деревушке, она родила ему дочь пятнадцать лет назад, а сейчас вынашивает его сына. Тебе об этом что-нибудь известно?

На последних словах мой голос дрогнул, но прежде, чем я успела бы их произнести, уже поняла то, что мне было важнее всего в сложившихся обстоятельствах. Лёнька ничего не знал. Не знал, но поверил мне, что называется, с первых трёх нот.

Он побледнел, вперился в меня неверящим взглядом, а сам покачнулся и ухватился руками за железные перила.

Дышал тяжело и надсадно, переваривая услышанное, а потом низко наклонил голову и проревел:

– Я его убью!

– Тише-тише! – взмолилась я, встав так, чтобы не дать сыну броситься назад, в квартиру, где он бы накинулся на спящего отца и, чего доброго, впоследствии сел по статье сто пятой. – Пока твой папа не в курсе, что я узнала про его вторую семью.