— Суки… — выдохнула она. — Мрази… Фашисты…

Как подкошенная, она рухнула на колени, скользнув лучом фонарика вдоль тела лежащего в траве человека. Он был одет в туфли и черный костюм. На потемневшей от почему-то ржавой дождевой воды белой рубашке топорщила черные крылышки галстук-бабочка. Я наклонился и увидел желтое лицо, на котором блестящие глаза, пристально взирающие на меня из темноты, казались огромными. Мне не понравилось, что при общей желтизне лица, у лежащего неестественно белый лоб.

— Посвети, Саша… — сказала Таисия, отдавая мне фонарик.

Присев на корточки, я увидел, что Граф — а это, конечно, же был он — моргает. Значит, живой.

— Что случилось? — спросил я.

— Я вышел на стоянку, — заговорил пострадавший, — и увидел, что какой-то тип возится возле автомобиля Курбатова… Я его окликнул, он оглянулся и бросился бежать… Я кинулся за ним, потому что человек из Управления не стал бы удирать… Значит, это кто-то еще… Надо еще понять — кто…

— Помолчи, — потребовала его бывшая супруга. — Ты ранен… Тебе нельзя разговаривать, а тем более — валяться на сырой земле… Саша, поднимай его!

Теперь и я понял, что рубашка на груди потемнела вовсе не от ржавой дождевой воды. Видать, чисто подсознательно я отталкивал от себя мысль о ранении.

— Сейчас… — пробурчал я. — Хватай меня за шею…

Взвалив пострадавшего на руки, я медленно тронулся назад по тропинке. Таисия изо всех сил старалась облегчить мне путь в кромешной тьме, подсвечивая фонариком, но все равно Третьяковский казался невероятно тяжелым. Размокшая почва расползалась под туфлями, которые теперь, наверное, проще будет выбросить, но я думал только о том, чтобы не уронить свою ношу. Когда мы — спустя целую вечность — добрались, наконец, до ограды, актриса помогала протащить своего бывшего через пролом в ней.

— Куда его? — тяжело дыша, спросил я. — В вестибюль?

— Нет, в лабораторию, — отозвалась Таисия.

— Какого черта! — возмутился я, хотя меня уже пошатывало от усталости. — Надо скорую вызывать!

— Не будь дураком, — окрысилась она. — У него большая кровопотеря. Пока они приедут, может оказаться поздно.

— А мы ему чем поможем?

— Устроим переливание крови, — решительно произнесла Неголая. — У тебя какая группа крови?

— Не знаю, — пробормотал я.

Свою-то группу я знал — вторая, а вот какая у Санька, понятия не имел.

— Подходящая у него группа крови, — произнес пострадавший. — Ты ее слушайся, Саша, она знает, что делает…

— Как скажешь, — пробурчал я и поволок Третьяковского ко входу в подвал.

Актриса, в которой не осталось ничего от похотливой жеманной стервы, какой она мне показалась и в первую минуту знакомства и после, побежала вперед. И когда я втащил лжеклассика в лабораторию, она уже освободила от химической посуды два соседних стола. На один из них я и положил Графа. В сиянии ламп дневного света стало хорошо видно, что пострадавший плох. Таисия тут же принялась расстегивать рубашку, чтобы обнажить рану. В одном из лабораторных шкафов обнаружились перевязочные средства и перекись водорода.

Неголая выплеснула ее из бутылочки на рану, которая была нанесена неизвестным, скорее всего, ножом, чуть выше сердца. Перекись зашипела, и актриса принялась быстро, но осторожно очищать рану от сгустков запекшийся крови, потом на удивление ловко сделала повязку. И куда-то убежала, оставив меня с раненым наедине.

— Болит? — сочувственно спросил я.

— Болит, — прошептал Граф.

— Ничего, потерпи еще несколько минут… — сказал я. — Думаю, скорая сейчас приедет.

Однако Таисия появилась быстрее, на этот раз — в сопровождении растрепанной, заспанной девушки. Ею оказалась Стеша, официантка и по совместительству пансионатская медсестра. Увидев пострадавшего, она сердобольно вскрикнула и бросилась к нему, но увидев повязку, успокоилась и одобрительно посмотрела на актрису. Потом вместе они взялись готовить нас с лжеклассиком к переливанию крови. Мне тоже пришлось лечь на стол, который был выше того, на котором лежал раненый.

Пока девчонки возюкались с трубками, жгутами, иголками, я от нечего делать разглядывал их фигурки, сравнивая между собой. Таисия — стройная, длинноногая, с идеально округлыми бедрами, обтянутыми сейчас отсыревшей тканью юбки. Стеша — чуть полноватая, но не рыхлая, а крепко сбитая и на мой вкус вполне аппетитная. Особенно, сейчас, когда она даже не была толком одета. Видать, Неголая вытащила ее из постели. Под наспех накинутом, поверх ночной сорочки, белым халатом соблазнительно вырисовывалась ее высокая грудь, а из-под распахивающихся пол то и дело мелькали полные коленки. Жаль, что она уже собрала свои светлые волосы в незамысловатую прическу. А когда появилась в лаборатории, они у нее были распущены по плечам, и в блеске неоновых ламп приобрели зеленоватый оттенок.

Скорая приехала, когда процедура переливания крови была уже завершена. Лицо Третьяковского утратило смертную бледность. И вообще выглядел он молодцом. Это отметил и прибывший врач. Он велел санитарам забирать пострадавшего, похвалил девушек за находчивость и смелость, а мне предложил взять на завтра выходной и три дня, включая субботу и воскресенье, отсыпаться и хорошо питаться. Его предложение мне понравилось и я пообещал им воспользоваться. Правда, когда раненого положили на носилки, тот поманил меня и когда я наклонился, прошептал: