Он целовал ее глаза, а ладони робко прижались к талии (даже в таком состоянии она могла провести приемы, способные вырубить сознание человека, качественно покалечить или… убить, тем более – в таком состоянии). Он целовал ее щеки, и сердце гулко стучало в его груди, казалось, готовое выпрыгнуть оттуда на волю. Он целовал ее губы, а… тоненький пальчик Наташи оказался на его губах. Один удивленно нахмурил брови и увидел, что в глазах Наташеньки зажглись теплые и озорные огоньки, а уста почти неслышно прошептали:

– Решил воспользоваться моей беспомощностью, мальчик мой?

Один поспешно убрал руки с ее талии, попытался сделать шаг назад, однако этого ему не дали сделать. Наташа положила на его плечи свои сильные руки, притянула к своей груди – уже нежно, накрыла его губы своими устами, пьянящими, словно молодое вино, ладони вновь были на ее гибкой талии. А в мыслях крутился какой-то глупый мотивчик: «У моей Наталии очень тонкая талия». Или «гибкая»? А, неважно сейчас…

Проходя мимо родной школы, Один почувствовал легкую ностальгию. Его потянуло к ней. Наташа не стала этому препятствовать, она понимала, что, возможно, он последний раз видит свое счастливое детство. Зачем мешать столь невинному порыву души? Сражения со злобными тварями не то, что необходимо ребенку в его развитии и воспитании.

Царил полный переполох: ученики не учились, а учителя не учили. Все занимались пришкольным участком, наводили, так сказать, марафет – детишки возбужденно гомонили, щебетали, что хотя бы один день нет необходимости зубрить скучные уроки. Знакомый ажиотаж! Но только Одину. Наташа не посещала школьных занятий, ее всему необходимому обучала мать, а теперь их всему необходимому учит жизнь. М-да…

Всюду по своим неотложным делам сновали детишки и подростки (участие в марафете и сборке урожаев, наверное, принимали с первого по одиннадцатый классы – надо же как-то детей отвлечь от тяжелых бед, произошедших относительно недавно!), за ними пытались уследить, дабы никто не отлынивал, учителя и администрация школы, но, по счастью, на Одина никто особого внимания не обратил (Наташу ни один не знал). Абсолютно новый образ жизни и место жительства (правда, не легально) и «Трон» наложили на него свой неизгладимый отпечаток – старый Один умер, новый родился. Вначале он подумывал натянуть на голову глубокий капюшон, но быстро отказался от сей плохой идеи – тогда они выглядели бы точно подозрительно.

В само здание школы они заходить не стали в целях предосторожности, обошли его по правой стороне, мимо плохо ухоженного сада – некому летом было за ним ухаживать, остановились на футбольном поле неподалеку от большого картофельного поля, с одного торца которого полудико растет красноплодный барбарис (та еще кислятина!) На поле выкапывали картофель человек пятнадцать-восемнадцать (пяти-, одиннадцатиклассники) под… чутким руководством учительницы биологии. Однако ребята нашли себе занятие куда более интересное, чем картошка: не взирая на возмущенные вопли руководительницы, они зло донимали одного мальчишку, окружив со всех сторон, словно стая ворон, а сопливые подружки выкриками поддерживали их, умело оттесняя собою доведенную до истерики учительницу.

Картина банальная, происходящая во всех уголках земного шара: те, кто по сильнее (или чувствуют преимущество), притесняют и унижают тех, кто послабее без видимых на то причин, только, чтобы тупо поразвлечься и поднять свой рейтинг в глазах дружков да подружек, столь же недалеких умом.

Путники бы прошли мимо (дабы не привлекать к себе ненужных интересов), если бы не одно «но».

Наташа, видя, что Один замедляет ход, потянула его за собой (мол, «не нарывайся на неприятности, итак уж привлекаем к себе лишнее внимание»), однако тот заупрямился и направился прямиком к огораживающей от футбольного поля сетке, остановился подле.

Кто-то кидал в бедолагу плотные комья земли, кто-то – картофель, кто-то колол кожу оторванными от кустов барбариса иглами, его толкали, поддевали ногами и руками, уничижали словесно. Мальчик не плакал, терпеливо снося все унижения, он угрюмо сопел, нечленораздельно рычал, закрывал голову руками. А потом произошло то, чего никто не ожидал.

– Кто это? – тихо спросила Наташа, уже сама догадываясь, хотя ни разу беднягу не видела.

– Тот самый приятель, о котором рассказывал тебе в начале лета, – ответил Один, напряженно наблюдая за бучей и думая – вмешаться али нет.

Дмитрий с нечеловеческим визгливым криком повалился на спину, заставив в ужасе отступить подростков и замолчать. Его кожа приобрела сероватый оттенок, тело дергалось так, будто через него шел электрический ток, глаза бешено вращались вокруг орбит, наливаясь неестественной желтизной, эта желтизна скрадывала под собой зрачки, радужку, становясь сплошными белками с мутными, более темными, пятнами зрачков же. Рельефно проступили бугры мышц, пальцы на руках и ногах стали несколько тоньше, а ногти превратились в смертоносные когти-крючки, сейчас в адской боли раздирающие почву под собой.

– Он… перевоплощается?! – не то спрашивал, не то утверждал Один, пораженный сим фактом до глубины души.

И не он один – Наташа вообще слов произнести не могла, не понимая, как еще кто-то, кроме них, это мог делать.

А Дмитрий продолжал трансформироваться в монстра: из окостеневших локтей, вместе с кровью, вырастают шипы, слегка загнутые к плечам, также они вырастают на кистях, на темени и затылке, по рогу – на лбу и сплющенном носу, зубы и клыки, похожие на волчьи, приобретают желтый окрас, проступающие под кожей (вернувшей нормальный оттенок) вены гонят… желтовато-красную кровь. Все еще то подвывая, то глухо рыча, то скуля от боли, он стал подниматься на ноги, похожий на демона из преисподней: тело почти человеческое, разве что перепачканное землей, но в нем много нечеловеческого – шипы, рога, сплющенный нос, когти, тонкие пальцы рук и ног, желтоватые вены и желтые волосы, обезумевшие от беспредельной ярости желтые глаза, волчий оскал и много других, сразу-сходу неуловимых глазу, мелочей. Но самое главное, и по-настоящему ужасное, – по животному дикая ярость. И зверь жаждал мщения, затмив все человеческое в его хозяине.

Конец ознакомительного фрагмента.