Я медленно поднялся на ноги, чтобы стоять над ней, глядя сверху вниз на ее полное совершенство, когда она распадалась подо мной.

Я переложил пульт в пальцы своей больной руки и не сводил с нее взгляда, пока засовывал руку в спортивные штаны и вытаскивал член, сжимая его в кулаке.

Глаза Татум расширились, когда она увидела его, ее язык облизал губы, когда она дернулась на кровати и снова застонала для меня, казавшись еще более возбужденной от вида того, что я тоже получаю удовольствие от этого.

Я застонал, когда начал накачивать свой член именно так, как мне нравилось, растирая влагу с кончика по головке и поглаживая рукой вверх и вниз по всей длине своего ствола.

— Сэйнт, — снова выдохнула Татум, и я был так возбужден, что знал, что мне не потребуется много усилий, чтобы кончить после нее. Я ускорил темп, накачивая себя, когда стоял над ней и на дюйм уступал всепоглощающему желанию, которое я испытывал к этой девушке с того момента, как впервые увидел ее.

Она вскрикнула, когда оргазм пронзил ее тело, ее позвоночник выгнулся дугой, и самое восхитительное воплощение моего имени слетело с ее грешных губ.

Удовольствие пронзило меня, и я жестко кончил, моя горячая сперма пролилась на ее сиськи, которые вот-вот должны были выскочить из белого лифчика. Проклятие облегчения и разочарования вырвалось из меня, когда я попытался отдышаться, и я выключил вибратор, бросив пульт на кровать рядом с ней.

— Теперь ты можешь отпустить спинку кровати, — проворчал я, оглядывая ее, вид моей спермы на ее теле вызывал у меня боль, поскольку это выделяло ее как мою, и мой член снова был практически твердым для нее.

Татум похотливо застонала, когда протянула руку, чтобы вытащить вибратор из-меж бедер. Ее руки начали скользить по ее телу, одна дразнила ее клитор, пока она купалась в воспоминаниях о том, что я с ней сделал, а другая пробежалась по ее идеальным сиськам, скользя по сперме, которую я оставил на ее плоти, и размазывая ее по соску, когда она освобождала его от материи.

В течение нескольких секунд, которые тянулись слишком долго, я был восхищен ею, страстно желая схватить ее и заявить на нее права должным образом, трахать ее до тех пор, пока она не начнет кричать так громко, что потеряет голос. Она была воплощением искушения, этим прекрасным, манящим, грешным созданием, созданным для того, чтобы завладеть моим вниманием так, как я никогда раньше не испытывал.

Я сделал шаг ближе к ней, прежде чем даже осознал, что делаю, и что-то во мне сломалось, когда она почти заставила меня потерять контроль.

— Прекрати, — прорычал я. — Вылезай из моей кровати и приведи себя в порядок. Тебе нужно принять душ, и твои волосы нужно вымыть. Потом я хочу, чтобы ты надела черное платье, которое я повесил для тебя в шкаф, и приготовила ужин на всех.

Губы Татум приоткрылись, когда она замерла от моего тона, но мне было все равно, если я задел ее драгоценные чувства. Если бы она соблазнила меня нарушить правила ради нее, то она бы точно узнала, каким монстром я могу быть, а я не хотел обрушивать это на нее.

Я отвернулся от нее и засунул член обратно в спортивные штаны, направляясь прямо к лестнице.

— Куда ты идешь? — крикнула она мне вслед, и я сердито зарычал, направляясь дальше по ним.

— На пробежку, — огрызнулся я.

— Сэйнт, ты не можешь! Твои ребра будут…

— Никогда не смей брать надо мной контроль! — Я зарычал на нее, полностью потеряв самообладание. — Ты не указываешь мне, что делать, и не имеешь права принимать решения за меня!

Я рванулся прочь от шока и обиды в ее больших голубых глазах, натянул пару кроссовок у входной двери и, стараясь не волноваться из-за отсутствия носков, распахнул дверь. Даже этого было достаточно, чтобы боль пронзила мои ребра, но мне было все равно, и, выйдя на холод, я хлопнул дверью так сильно, как только мог.

Я только что позволил ей изменить ход моих действий. Я никогда не собирался заводиться с ней там. Мне было все равно, как хорошо это было на по ощущениям или как чертовски идеально она выглядела подо мной вот так. Это было не то, что я планировал, и если бы я позволил своему контролю вот так однажды ускользнуть, то кто мог сказать, что было бы дальше?

Стал бы я есть пищу руками, как дикарь, одеваться одновременно в розовое и красное, вставать в шесть тринадцать? Весь гребаный мир сгорел бы от моих рук, прежде чем я позволил бы дойти до этого.

Я начал подниматься трусцой по тропинке, огибающей озеро, не обращая внимания на мгновенную вспышку боли, которая обожгла мои ребра. Но к черту это. Я не собирался позволять каким-то гребаным костям указывать мне, что я могу или не могу делать со своим собственным телом. Я бегал вокруг озера через день, пока меня не сбила эта гребаная машина, и я больше не позволю этому или чему-то еще диктовать мне, как я должен жить.

Нет, сломанные ребра не помешали бы мне бежать, даже если бы я был полумертвым к тому времени, как доберусь до Храма. И Татум Риверс не стала бы командовать моим членом, даже если бы она была самым неотразимым созданием, которое я когда-либо видел.