Взглянув на Гранта, я задаюсь вопросом, что он думает обо всем этом. Он смотрел на меня. Я могу сказать это, даже несмотря на то, что он отводит взгляд, как только я поворачиваюсь в его сторону. Иногда я задаюсь вопросом, о чем он думает. Его так трудно понять.

И меня раздражает, что я, кажется, даже не нравлюсь ему.

Я еще несколько минут болтаю с Дэйвом и доктором Уиллоуби, а затем мне пора идти по коридору в кафе-бар на утреннюю смену.

У нас действительно есть кофе в бункере. Это один из предметов первой необходимости, который был припасен заранее. Но у нас ограниченный запас, поэтому кофе не может быть бесплатным для всех, когда люди выпивают по три-четыре чашки (или больше) в день. Каждому из нас выдается по одной чашке в день, и единственное место, где ее можно выпить — это кафе-бар.

Я работаю там посменно с девяти до полудня каждый день.

В течение первого года после карантина здесь все оставалось в значительной степени статус-кво. Жители пользовались привилегиями, порожденными их инвестициями, а персонал выполнял всю работу. Но на второй год в бункер попал вирус. Никто точно не знал, что это было и откуда взялось. Предполагалось, что системы фильтрации воздуха и вентиляции предотвращали воздушно-капельные заболевания. Что бы это ни было, оно менее чем за две недели убило тридцать девять из двухсот человек, находившихся в учреждении. Это стало огромным ударом по нашему чувству защищенности. Мы потеряли много сотрудников, а те, что остались, не смогли выполнять все задания. Поэтому мой отец и еще пара человек потрудились с Дэйвом над разработкой предложения по разделению задач, необходимых для поддержания работы всех наших систем. Это сняло большую нагрузку с персонала, и нас хватает, чтобы разделить необходимые обязанности на смены по полдня.

Некоторые из наиболее эгоистичных и высокомерных жителей жаловались, но Дэйв довольно твердо управляет сообществом. Люди, которые отказывались работать, не могли пользоваться местами отдыха, так что в конце концов даже самые плаксивые из нас сдались.

Я работаю поздним утром в кафе-баре и забочусь о чистоте бассейна и поддержанию нормального уровня воды в нем. И то, и другое — легкая работа. Я могла бы делать гораздо больше. Но каждый раз, когда я упоминаю об этом, мне говорят, что больше ничего не нужно.

Я завариваю новый кофейник, чтобы подготовиться к утренней суете. Многие люди заходят сюда выпить чашечку кофе с небольшим утренним перекусом. Затем я сажусь на табурет и обслуживаю тех, кто проходит мимо, болтая несколько минут со всеми, за исключением нескольких мужчин, от которых у меня мурашки по коже.

Все рады пообщаться со мной.

Никто не задерживается надолго.

Кафе-бар находится в углу главного общего этажа рядом с зоной отдыха и дальше по коридору от кинотеатра, библиотеки и игровой комнаты. Здесь всегда есть люди, которые просто проводят время вместе, наслаждаются отдыхом или ищут общения. Я наблюдаю за группами. Семьями. Парами.

И удивляюсь, почему это у меня никого нет.

Мой отец умер. С этим ничего нельзя поделать. И в отличие почти от всех остальных, у меня здесь не было никакой другой семьи. Но за последние три года я снова и снова наблюдала, как люди знакомятся — иногда случайно, а иногда в рамках долгосрочных партнерских отношений. Я видела, как супружеские пары распадались, а затем соединялись с новыми людьми. Когда мы закрылись, тут было всего шесть других подростков примерно моего возраста. Двое умерли от вируса, трое — девочки, и одного парня моего возраста зовут Бен. Он мне вроде как нравился. Я не была от него без ума или что-то в этом роде, но он был достаточно милым. Какое-то время я думала, что он может заинтересоваться мной. Я бы определенно не отказала ему. Но в прошлом году он сошелся с одной из других девушек.

Сейчас мне двадцать. Я могла бы сойтись с мужчиной постарше, если бы захотела. Однако свободных мужчин очень мало, и еще меньше — в подходящем для меня возрасте.

Единственный мужчина здесь, внизу, которого я нахожу по-настоящему привлекательным — это Грант, и он ясно дал понять, что я ему даже не нравлюсь.

И это нормально. Он мне тоже не очень нравится. Но трудно не заметить, какой он горячий, когда я так долго была одна, и у меня больше нет ни малейшей надежды найти парня.

Раньше мне нравилось читать любовные романы, но больше я этого не делаю. Они заставляли меня хотеть того, чего я не могу иметь, и это делало меня слишком несчастной. Сейчас я в основном читаю лайтовые детективы.

За эти годы у нас было несколько самоубийств. Не так много, чтобы это стало эпидемией, но определенно больше, чем было обычно в нашей прежней жизни.

Люди делают все возможное, чтобы устроить свою жизнь здесь, внизу. Я сама делаю все, что в моих силах. Но всегда кажется, будто мы находимся в подвешенном состоянии, ожидая, когда мир станет лучше. Нам не место здесь, внизу, где нет ничего, кроме искусственной обстановки. Мы созданы для того, чтобы чувствовать траву, ветер и солнце, обжигающие нашу кожу. Мы должны слушать пение птиц, сажать сады и чесать собак за ушами. Мы созданы для того, чтобы не оказываться запертыми в подземной тюрьме, даже если это единственное, что обеспечивает нам безопасность.

Некоторые люди не могут этого вынести. Я понимаю этот порыв, хотя никогда не задумывалась о таком шаге даже сразу после смерти моего отца. Я не уверена, почему. Просто я хочу жить.

Я хочу выжить достаточно долго, чтобы прожить жизнь лучше этой.

Когда мы приближаемся к полудню, кафе-бар пустеет, потому что большинство людей сосредоточено на обеде. Бен, единственный парень моего возраста, заходит незадолго до окончания моей смены.

Днем он работает в гидропонном саду, а сегодня утром болтался в игровой комнате. Он улыбается и машет рукой, когда видит меня, и делает крюк, чтобы поздороваться.