На контрасте с окружающей роскошью эта женщина выглядит странно. Внутри всё сжимается от одной мысли, что мы живём вроде бы в одном мире, но как же отличается жизнь одного человека от другого. Особенно тошно становится, когда женщина подходит к витрине кафе и заглядывает внутрь, тяжело сглотнув.

Господи, она есть, наверное, хочет.

Вспоминаю, что взяла из кафе корзинку на вынос. Достаю из сумки и тут же протягиваю женщине. Она не сразу отлипает от витрины и обращает на меня внимание, а когда, наконец, смотрит, то внутри её будто выцветших зрачков читается недоверие и тревога.

— Вот, возьмите. Это еда. Поешьте, — дёргаю руку ближе к ней.

Костлявые грязные пальцы осторожно ложатся на корзинку в бумажном пакете. Женщина тянет к себе еду и прижимает к груди. Взгляд её по-прежнему настороженный. Спасибо она не говорит, а просто кивает.

Я снова ощущаю какое-то тепло внутри. Помогать — это правильно. Мне это понравилось. На моём счету сегодня два добрых дела.

Дождь ещё сильнее начинает хлестать. Женщина, вздрогнув, толкает тележку вперёд, продолжая прижимать к себе пакет с едой.

Не могу перестать смотреть ей вслед, даже несмотря на усиливающийся ливень.

Если я сбегу от Игоря, мы с Ксю не окажемся на улице? Я со всем справлюсь?

"Что за дурацкие мысли, Аня? Лучше беги в здание, пока не превратилась в памперс из дождевой воды".

Мысли действительно дурацкие. Настолько, что я даже не сразу замечаю, как дождь перестаёт касаться моих плеч, а над головой нависает какая-то тень.

Резко поворачиваюсь и тут же утыкаюсь носом в белую рубашку, медленно поднимаю взгляд, пока не встречаюсь взглядом с чёрными глазами своего босса. Он держит над моей головой зонт.

— Решили уйти на больничный на второй день работы? — выгибает он бровь.

Немного в стороне от тротуара я замечаю открытый чёрный внедорожник с двумя громиллами рядом. Видимо, Торецкий заметил меня, когда подъезжал к зданию.

Странно, что он решил выйти...

— Что? Уйти на больничный?

— Ну да. Довольно прохладно, чтобы стоять под дождём.

— А... вы об этом. Простите, я просто... — указываю пальцем себе за плечо, в ту сторону, куда ушла женщина с тележкой.

Максим Константинович коротко кивает.

— Я видел акт вашей благотворительности. Это местная попрошайка. Её часто угощают здесь едой, снабжают вещами и много чем ещё.

Мне не нравится тон, которым отвечает Торецкий, поэтому я невольно хмурю брови, и почему-то испытываю глубокую обиду за эту женщину. Неизвестно ведь, почему она обитает на улице, есть ли у неё вообще дом, и почему она оказалась в подобной ситуации.

— Она хотела есть. И видно было, что не так уж часто её снабжают едой и вещами. Иначе она бы не выглядела так.

— Она выглядит так, Анна, чтобы её продолжали снабжать.

— Вы не можете знать этого наверняка, — разговор всё сильнее злит меня. Но я привыкла сдерживать свои эмоции и держать язык за зубами. Кроме того, пререкаться с собственным боссом вряд ли разумное решение.

Торецкий сощуривает глаза и чуть склоняет голову набок.

— Вы так наивны.

— А вы так равнодушны и жестоки. Людям иногда требуется помощь. Просто помощь. Что в этом плохого?

— Я работал в полиции много лет. Большинство людей не хотят быть спасёнными и что-то менять. Они держатся за те условия, к которым привыкли. Если бы они хотели их изменить, они бы что-то делали для этого. Давайте пройдём в здание, — он указывает рукой на двери.

А я не двигаюсь с места. Меня так сильно задевают его слова.

"...не хотят быть спасёнными..."

"...что-то делали бы..."

А когда нет возможности что-то сделать? А когда нет шансов на спасение и некому помочь?! Откуда он может знать, в каких условиях реально находится человек?

У меня вот нет возможности что-то сделать, как-то спастись...

— Может, они просто не могут? Может, эта женщина не может ничего изменить? Может, у неё серьёзные проблемы, или кто-то плохо с ней поступил? Иногда, Максим Константинович, у людей нет возможности спастись, вот и всё. Иногда им нужна помощь, как этой женщине. Но люди вроде вас её никогда не окажут. Так что пусть это сделаю я, — не знаю, с чего бы вдруг у меня так язык распустился.

Вероятно просто за день слишком много событий произошло. Или ситуация эмоционально ранила меня.