Отворачиваюсь к стене.

— Откуда ты знаешь? Что все будет хорошо? — выговариваю с обидой и по-детски шмыгаю носом.

Каждая сильная женщина мечтает хотя бы на секунду оказаться маленькой девочкой, поверить в чудо.

Довериться своему мужчине…

Макрис мне эту возможность сейчас предоставляет, даже не являясь этим самым… моим мужчиной. Он долго гладит меня по голове, а потом начинает тихо вещать:

— Знаешь, был такой царь Акрисий…

— Боже, — улыбаясь. — Ты решил рассказывать мне греческие сказки?

— Это миф, — усмехается Адриан, продолжая поглаживать выступающий животик. — Акрисию было суждено умереть от рук собственного внука, поэтому ему пришлось заточить свою дочь Данаю в подземную темницу, стены и потолок которой были целиком вылиты из меди. Конечно, он всё это сделал затем, чтобы туда никогда не проник ни один мужчина. Но Даная была так прекрасна, что влюбился в неё сам Зевс…

— Слышала, он был ещё тот ловелас, — шепчу.

— Не без этого, — кивает Макрис. — Так вот… пришлось Зевсу превратиться в золотой дождь и проникнуть к Данае сквозь щель в потолке.

— Золотой дождь? — с отвращением морщусь. — Мало того что ваш хвалёный Зевс был слаб на передок, он ещё и извращенцем был?

Адриан раскатисто смеется.

— Как и все боги в то время, Вера.

Протягиваю ладонь к животу, и по привычке размещаю ей чуть выше пупка, но кое-кто расценивает жест по-своему, поэтому накрывает мою руку своей.

— И что было дальше? — будто бы не обращаю внимание на прикосновение.

— Родился у Данаи сын. Персеем назвали. Видишь, если суждено — даже темницы не помогут.

Адриан сжимает и чуть поглаживает пальцы. В моей голове сквозной ветер колышется.

— Я, кажется, вспомнила, — невозмутимо произношу. — Не этот ли Персей потом всё-таки прикончил деда на каких-то играх? Он пустил железный диск и попал в толпу, именно в царя?..

— Всё верно, — кивает и хрипло соглашается Адриан. — Видишь, ты всё знаешь, Вера.

Моё только успокоившееся дыхание снова становится трудным, но теперь уже по другой причине.

— Что ты делаешь? — спрашиваю, наблюдая, как он надо мной склоняется.

Судорожно брожу глазами по широким плечам и вырезу на черной рубашке.

— Пытаюсь тебя отвлечь, Вера.

Он что, целовать меня собрался?..

Когда между моими губами и ртом Адриана создается расстояние в десять сантиметров, в палату неожиданно заглядывает медсестра.

— Извините, — смущается. — Вас попросили доставить в кабинет УЗИ.

— Конечно, — чуть улыбаюсь.

Исследование проходит довольно быстро. Врач водит по животу датчиком, проверяет развитие ребенка и в итоге делает вывод, что кровотечение и тянущие боли обусловлены низкой плацентацией — явлением довольно частым на данном сроке.

Вернувшись в палату вместе со мной, тоже самое Артур Ашотович пересказывает Адриану. Макрис внимательно слушает, задает уточняющие вопросы, касающиеся моего пребывания здесь и после того, как врач отправляется на вечерний обход, отдаляется к окну.

— Как я рада, что все хорошо, — умиротворенно произношу, разглядывая его спину и затылок.

— Подлечишься и тогда будет точно, как я сказал.

— Спасибо, — ещё раз благодарю.

Замечаю, как Адриан напрягается.

— Как ты думаешь, чей это «привет», Вера? — его тон становится серьёзным.

— Не знаю, — глядя в потолок, пытаюсь вспомнить последнюю неделю.

Так много событий.

Гендер пати, потом день рождения Хлои, встреча с греческой диаспорой в качестве спутницу Адриана, теперь вот больница.

На ближайшие две недели я прикована к кровати. Последнее, о чем могу сейчас размышлять — о работе и о той загадочной коробке со страшным содержимым.

— Подумай, Вера, — оборачивается Адриан. — Хорошо подумай. Пожалуйста.

— Я не знаю, Андрей. Может быть, Вознесенский?.. Это в его стиле. Или… твоя Эрика, — выделяю.

Макрис даже не шелохнется. Словно ему совершенно всё равно на мой сарказм.

— С Эрикой я поговорю, — кивает он. — Но не думаю, что она бы до такого додумалась. Слишком брезгливая.

Оставляю его умозаключения без реакции, а услышав следующие слова, округляю глаза.

— Давай уедем, Вера, — предлагает Адриан.

— Уедем? Куда?

— В Грецию. На время беременности.

— Я… не знаю.

Оставить всё? А мама? Отец? Как я могу отправиться за тысячи километров и оставить их одних?