— Хорошо, – сказала я, обращаясь как к Дженне, так и к клиенту. — Возможно, мы можем сказать, что Вы хотели аккуратно бросить микрофон кому-нибудь из зрителей, чтобы поставить их на место. В шутку. Но сценический свет был сильно ярким, и Вы сбились...

Он издал сердитый вопль, который я проигнорировала.

— Почему бы Вам не набросать свою версию событий, и мы могли бы отправить ее в одну из газет с просьбой изложить Вашу версию произошедшего?

Мне придется изучить всю прессу и выяснить, какое из изданий наименее нелестно отозвалось о его поведении. Оно с наименьшей вероятностью станет приукрашать действительность в невыгодную для него сторону.

— Я позвоню Вам вечером. Да, Дженна? – спросила я, с облегчением вешая трубку.

— Миссис Максвелл, я закончила со спальнями и прихожей, а также только что доставили продукты. Все уже убрано в холодильник и кладовую.

— Замечательно. Отличная работа. – На ее лице появилось странное выражение. — Что-нибудь еще?

Она заколебалась.

— Мистер Максвелл несколько лет назад упаковал большинство старых вещей Ксандера и убрал их на чердак. Его комната, хм, пуста.

— О. – Я нахмурилась. Насколько нетронутой могла выглядеть его комната? — А как насчет фотографий? Или у него наверняка есть постеры на стенах.

Она покачала головой.

— Там нет ничего, кроме кровати и тумбочки. Мистер Максвелл велел мне снять постеры и убрать все фотографии Ксандера.

Я вдруг поняла, что не видела ни одной фотографии Ксандера в этом доме. Странно.

— Зачем ему делать это?

Дженна пожала плечами.

— Принеси с чердака коробку с его вещами, – неуверенно пробормотала я. Ксандер, возможно, больше расстроится из-за того, что мы копались в его вещах во второй раз. Он был скрытным, когда мы познакомились и, казалось, очень удивился тому, что я изучила такую простую вещь, как его выбор в еде. Я не могла представить себе ярость Ксандера из-за того, что кто-то рылся в его личных вещах.

Хотя, если подумать, то могла.

Когда я впервые встретила его, Ксандер учился в колледже и был слишком взрослым для обычных основных правил, устанавливаемых родителями. Так что я попыталась подружиться с ним. Это было несложно сделать, поскольку я восхищалась его бесконечной преданностью хоккею, тем, как он заботился о своем младшем брате, и его непоколебимой заботой о здоровье матери.

Зрелость Ксандера была настолько очевидна, что мне никогда не приходило в голову относиться к нему иначе, как к равному, и я была на седьмом небе от счастья, когда он заявил, что я – одна из его самых близких друзей. Наше общение не было фарсом с моей стороны: Ксандер был единственным человеком, на которого я рассчитывала в том, чтобы помочь мне разобраться в сложных моментах жизни Генри.

Все рухнуло ни с того ни с сего. Ксандер начал сомневаться в моих намерениях выйти замуж за его отца, и его дружба превратилась в недоверие. Я не понимала, что сделала не так, и чувствовала, что у меня выдернули ковер из-под ног.

В тот вечер, когда я ужинала в одиночестве, у меня было достаточно времени, чтобы обдумать слова Дженны. Она была права насчет комнаты Ксандера. Просторная спальня выглядела как дорогая белая камера, в центре которой стояла огромная кровать, застеленная простынями из египетского хлопка. Я все еще могла видеть светлые пятна на стенах, где когда-то висели постеры и медали.

Боже мой, это было угнетающе, а ведь я даже не собиралась там спать. Мне стало жаль его.

Он возненавидит это.

Он возненавидит меня… во второй раз.

Я справлюсь с этим, сказала я себе. Я повторила эту мысль позже тем же вечером, когда Генри ввалился в нашу комнату в поздний час.

Я думала об этом снова, пока срезала мяту – запах, который он находил приятным в прошлом, – и расставляла вазы с ароматной зеленью в пустой, затхлой комнате Ксандера в последней отчаянной попытке вдохнуть в пространство немного жизни и цвета.

Я все еще размышляла об этом, когда услышала тяжелый стук в дверь, который свидетельствовал об определенном уровне уверенности в себе.

Блудный сын вернулся, – подумала я, удивляясь, почему Дженна не открывает дверь. С запозданием я вспомнила, что отправила ее в местную пекарню за десертом на ужин.

Босиком я прошлепала к двери по длинному, холодному мраморному коридору. Я могла видеть размытую тень пасынка в скошенных боковых фонарях, украшающих обе стороны тяжелых дверей. Я распахнула дверь и оказалась на уровне его груди. На нем было что-то похожее на старую футболку с символикой группы, и она была заправлена в потертые джинсы таким образом, что это казалось совершенно неприличным. Старая ткань его рубашки натянулась по швам, когда он нетерпеливо сдвинул руки, поправляя спортивную сумку, перекинутую через плечо.

Как и его отец, Ксандер был крупным высоким мужчиной с мускулистым телосложением, но профессиональная игра в хоккей придала его телу новые очертания. Я мельком увидела это на селфи в спортзале, но вживую все было совсем по-другому. Фотография не могла нависать над вами вот так, занимая пространство, словно угроза. От фотографии не исходил звериный жар и резкий, характерный запах сандалового дерева.

Я почувствовала, как мое лицо запылало. Его зеленые глаза горели с таким напряжением, что, казалось, обжигали, даже когда я чувствовала себя застывшей внутри. Было ощущение, что он может читать мои мысли, и я решительно не сводила глаз с его лица, не позволяя им уплыть. Невеселая улыбка тронула уголки его полных, точеных губ.