Осознавая эту глубинную связь между «исключительной» трактовкой человека и теистическими убеждениями в целом, представители современного натурализма обращают свою критику, прежде всего, на традиционный супранатуралистический подход к осмыслению человека, объявляя его несоответствующим современному научному мировоззрению, которое, с их точки зрения, ясно демонстрирует заурядный статус человека во вселенной.

Одним из самых ярких примеров реализации такой стратегии является известное эссе Бертрана Рассела «Кошмар богослова». В этой работе Б. Рассел описывает кошмарное сновидение, приснившееся некоему доктору Таддеусу, «знаменитому богослову». Попадая в этом сновидении на небеса, доктор Таддеус сталкивается с большими трудностями, поскольку ни небесный привратник, ни его ученые консультанты не могут поверить в то, что в одной из множества галактик затеряны такие существа, как люди, а, главное, что Бог действительно, как был убеждён Таддеус, по особому относится к ним. «Всю свою долгую жизнь, – сокрушается доктор Таддеус, обращая свои упрёки к Богу, – я усердно служил ему, веря, что он заметит мою службу и вознаградит меня вечным блаженством. А теперь оказывается, что он даже и не подозревал о моем существовании. И к тому же вы заявляете, что я какое-то бесконечно малое микроскопическое существо, обитающее на крошечной планете, вращающейся вокруг одной из незначительных звезд, которых только в нашей Галактике насчитывается триста миллиардов. Нет, я не могу вынести этого и не могу больше восхвалять моего создателя» 18 . Это эссе свидетельствует о том, насколько неразрывно в понимании одного из самых известных и влиятельных критиков христианства связаны друг с другом вера в Бога и представление об исключительном положении человека во Вселенной. Обращение к достижениям современной науки представляется, таким образом, самым эффективным средством для того, чтобы окончательно развенчать «царя творения» и «друга Божия».

Меметическая теория религии представляет собой один из интереснейших примеров реализации такого типа критики религиозного мировоззрения с позиции современного естествознания. Представители данного подхода (Р. Докинз, Д. Деннет и С. Блэкмор), опираясь на репликатороцентристскую концепцию в рамках теории эволюции, формируют своеобразную философско-антропологическую модель человека как «транспортного средства» для репликации единиц культурной информации. Очевидно, что, будучи описан в качестве средства, человек, с точки зрения представителей данного подхода, лишается статуса «венца творения», который традиционно приписывается ему в контексте теистической традиции и, как следствие, сам теизм в антропологическом аспекте становится в высшей степени уязвимым.

Знаменитый английский учёный в области этологии и эволюционной биологии, популяризатор науки, Ричард Докинз обрёл известность, прежде всего, благодаря своим книгам «Эгоистичный ген» (1976 г.) и «Расширенный фенотип» (1982 г.), в которых был предложен оригинальный геноцентричный взгляд на эволюцию.

Многим работам Р. Докинза свойственен особый пафос, посредством которого автор подчеркивает исключительность собственных идей, а также значимость идей основоположника теории эволюции ни много, ни мало для всей истории человеческого мышления. Так, например, в первой же главе книги «Эгоистичный ген», озаглавленной «Для чего мы живём?», Р. Докинз рассуждает о «подлинном» смысле существования всего живого, который впервые стал понятен человечеству благодаря работам Чарльза Дарвина. «Живые организмы, – утверждает ученый в этой главе, – существовали на Земле, не зная для чего, более трех тысяч миллионов лет, прежде чем истина осенила, наконец, одного из них. Это был Чарльз Дарвин. Справедливости ради следует сказать, что крупицы истины открывались и другим, но лишь Дарвин впервые связно и логично изложил, для чего мы существуем» 19 . Утверждая, что вся предшествующая традиция осмысления существования является всего лишь собранием «суеверий», Р. Докинз обращается к известному зоологу Джорджу Г. Симпсону как к авторитету в этой области (!), ссылаясь на его слова о том, что все попытки осмысления жизни, «предпринимавшиеся до 1859 года, ничего не стоят и что нам лучше совсем не принимать их во внимание» 20 .

Таким образом, Р. Докинз демонстрирует свою искреннюю приверженность теории эволюции как единственной теории, доказавшей свою способность не только трактовать возникновение и развитие жизни во Вселенной, но и объяснить смысл этой жизни. Тем не менее, эвристический потенциал теории эволюции не может считаться исчерпанным только идеями основоположников данного подхода. Некоторые аспекты эволюционной трактовки природы нуждаются в уточнении и разъяснении. Одним из таких аспектов, с точки зрения Р. Докинза, является вопрос о том, на каком уровне (индивидуальном, видовом или ином…) реализуется процесс естественного отбора.

Известно, что сам Ч. Дарвин утверждал, что «в эволюции участвуют индивиды и их устойчивые группы – популяции» 21 . Однако Р. Докинз убежден, что для адекватного описания процесса эволюции необходимо учитывать еще один уровень – уровень генов. Именно для разъяснения вопроса о роли генного естественного отбора в общем процессе эволюции Р. Докинз вводит в научное обращение словосочетание «эгоистичный ген», которое призвано подчеркнуть важнейший в эволюционной перспективе феномен борьбы единиц генетической информации за собственное выживание (безотносительно к пользе индивидов и популяций). Гены ведут борьбу за выживание с другими генами и в процессе этой борьбы используют индивидуальные организмы в качестве неких «генных машин», чья цель заключается в том, чтобы способствовать успешной репликации генов. «Мы были построены, – пишет Р. Докинз, – как генные машины, созданные для того, чтобы передавать свои гены потомкам» 22 . На основании такого геноцентричного видения процесса естественного отбора общая картина эволюции природы, с точки зрения известного учёного, становится более ясной и последовательной.

Однако возникает другой вопрос. Если теория эволюции настолько универсальна, что может объяснить «смысл существования» всего живого, а геноцентричный подход раскрывает самый элементарный (то есть самый фундаментальный) уровень эволюционного процесса, то каким именно образом можно применить данный подход к осмыслению культуры? Это вопрос далеко не праздный.

Дело в том, что понимание теории эволюции как универсального методологического инструментария для описания и объяснения мировых процессов, требует демонстрации убедительных доводов в пользу того, что эта теория может описать не только собственно биологические, но и надбиологические, так называемые идеальные, культурные феномены. Некоторые аналогии с эволюционным процессом в культурной сфере, с точки зрения Р. Докинза, напрашиваются сами собой. Это касается, например, развития языка, но и не только: «Мода на одежду и еду, обряды и обычаи, искусство и архитектура, технические знания и умения – всё это развивается в историческое время, причём развитие это напоминает сильно ускоренную генетическую эволюцию, не имея на самом деле никакого к ней отношения. Однако, как и в генетической эволюции, изменение может быть прогрессивным» 23 .

Попытки «биологизировать» культурные формы, свести их к «генетической эволюции» бессмысленны, поскольку культурные феномены не состоят из генов и не могут быть исследованы традиционными биологическими или, более широко, естественнонаучными методами. Как же быть? Или теория эволюции универсальна, а, следовательно, ее основные положения применимы к анализу и биологических, и культурных форм, или же ее мнимая «универсальность» заканчивается там, где начинается культура…

Осознавая важность решения данного вопроса для теории эволюции в целом, которая, как уже упоминалось выше, с позиции Р. Докинза, дискредитирует все прошлые попытки осмысления жизни, знаменитый ученый предлагает оригинальную концепцию мема. Для того, чтобы описать культуру в контексте эволюционного процесса достаточно лишь признать, что гены – это не единственный вид репликаторов во Вселенной. При универсальности законов эволюции конкретные единицы информации, стремящиеся к собственному воспроизведению в процессе естественного отбора, могут быть разными. Гены не должны рассматриваться в качестве единственных репликаторов. Если сложилось так, что молекула ДНК (ген) стала самым распространённым репликатором на нашей планете, это вовсе не означает, что другие типы репликаторов невозможны. «Но надо ли нам отправляться в далекие миры, – рассуждает Р. Докинз, – в поисках репликаторов иного типа и, следовательно, иных типов эволюции? Мне думается, что репликатор нового типа недавно возник именно на нашей планете. Пока он находится в детском возрасте, еще неуклюже барахтается в своем первичном бульоне, но эволюционирует с такой скоростью, что оставляет старый добрый ген далеко позади» 24 .

Р. Докинз обозначает этот репликатор нового типа понятием «мем». Мемы передаются от мозга к мозгу в процессе имитации, используя человеческий разум для собственной репликации, то есть в эгоистических целях, точно так же, как и гены. Одним из самых ярких примеров такого эгоистичного или паразитического использования мозга для собственного воспроизведения Р. Докинз считает работу религиозных идей или религиозных мемов, самыми распространенными (успешными) из которых можно считать «веру в загробную жизнь» и «представление о Боге». Р. Докинз убежден в том, что религиозные идеи не связаны с прямой пользой, которую они приносят или теоретически могли бы приносить людям, их исповедующим. Польза религии существует исключительно применительно к ней самой, то есть к повышению устойчивости и выживаемости религиозных идей безотносительно к благополучию индивидов или групп, способствующих их распространению. Именно такое восприятие мемов, включая мемы религиозные, согласуется с общей репликатороцентристской моделью эволюции, поддерживаемой Р. Докинзом.