Вечером я вышел прогуляться на одну из центральных, как мне показалось, улиц городка. Я классифицировал улицу как центральную по простому признаку: застроенная в основном двух- и одноэтажными деревянными домами барачного типа, она буквально пронзала городок насквозь, от одной окраины до другой. К ней, прямой, как копьё аборигена, примыкали боковые улицы, извилистые и хаотично застроенные самыми разными домами, среди которых попадались самые настоящие лачуги. Я прогуливался по пыльной обочине вдоль зарослей бурьяна, из-за которых выглядывали пыльные оконца дощатых двухэтажных бараков. Солнце пекло нещадно, и я зашел в тень одного из домов – терпеть не могу курить на солнцепёке. Так я стоял, покуривая и размышляя о том, в котором часу лучше отправиться на переговорный пункт. Разговор с Москвой мне необходим, но с кем лучше заказать переговоры, с Анной или с матерью? Ах, мама! Она, наверное, тяжело переживает разлуку, и муж вряд ли в состоянии её утешить. Да, я больше не считал Цейхмистера отцом. Муж матери – да. Отец, человек вырастивший меня, вложивший в меня душу, силы, знания, талант – нет. Мать я жалел, но простить – нет, пока не получалось. Другое дело, Канкасова. От неё я сбежал, не позволив себя даже проводить. Если позвоню ей, в ответ получу ураган упрёков, возможно, истерику. Не позвонить матери – ещё более жестоко, чем не проститься с Анной. Пусть Гертруда Оганесовна теперь носит фамилию Цейхмистера, но я-то всё ещё Тер-Оганян. Я сын своего отца и обязан испытывать почтение к женщине меня родившей. Итак, решено. На переговорном пункте заказываю разговор с квартирой Цейхмистера. Москва, Ленинский проспект, дом 13. Тьфу ты, чёрт! Несчастливое число! И мысли мои несчастливые, нечистые, как пыльный бурьян на обочинах главной улицы городишки Ч. Чёрт! Чёрт! Ах, зачем аборигены не назвали свой город в честь гоголевского персонажа.

– Местного чёрта зовут Бай Баянай, – проговорил небесный глас, впрочем, довольно тихий. – А о Гоголе местные эвенки и слыхом не слыхивали.

– Как? – Задрав голову, я уставился на окно во втором этаже барака.

Оттуда на меня смотрел незнакомый субъект в очках, на первый взгляд вполне респектабельного вида.

– Кто вы? – растерянно спросил я.

– Уж точно не Уордах Кюрюс Джесегей [23] , – усмехнулся незнакомец. – А вы что подумали?

– А?.. Кто это? У нас не принято разговаривать с незнакомцами.

– Москвич? А зачем так вырядился?

– Я думал, в Якутии холодно, и не взял летних вещей. А тут жарко. Так как же вас…

– Георгий. Местный ветеринарный врач, – представился наконец незнакомец в очках.

Я продолжал стоять в неудобной позе с задранной головой, пытаясь получше рассмотреть собеседника, но видел только блестящую, желтого металла цепь в распахнутом вороте сорочки, очки с тонированными стёклами и улыбочку под ними.

– В жару на Патриарших прудах он разговорился с незнакомцем, а потом сами знаете, что случилось. Э, да что же вы просели? У нас в Ч. нет трамваев. У нас другие достопримечательности, – проговорил Георгий.

– Вы читали Булгакова?

– Ну. И Булгакова тоже. А что вы так удивились? Думаете, мы тут тёмная деревенщина в глуши?

Сказав так, Георгий перелез через подоконник. Обняв коленями водосточную трубу и проворно перебирая руками, он спустился в заросли бурьяна. Его движения были так ловки и стремительны, что я невольно на несколько мгновений зажмурил глаза, а когда открыл, ветеринар уже стоял на пыльной обочине рядом со мной.

А мимо по пыльной улице в разных направлениях двигались граждане, жители посёлка имени демократа Чернышевского, бородатые, обутые в опорки люди. По виду и смыслу существования им полагалось бы быть в подпитии или с похмелья, однако все они были кристально трезвы. А эти женщины с обветренными лицами. Далеко не каждой из них идут платья. Рабочая спецовка гармонично дополняет образ большинства жительниц Ч. Беленькие ситцевые косынки – обычная деталь их убранства. Впрочем, какое там убранство! Местные женщины больше похожи на персонажей советских плакатов 40–50-х годов: работницы фабрик, колхозницы, каменщицы, крановщицы с крупными чертами лица и топорными фигурами. Конечно, атрибутика устаревших плакатов в Ч. неполна. Нет популярных мастерков, серпов и прочих молотов. Нет на плакатах ни геологов, ни градостроителей. Кстати, и на улицах городка я не заметил ни одной женщины-геолога в брезенте и накомарнике. В моём воображении существовал образ геологической дамы, которая курит дешевый табак, не пользуется косметикой и несет на некрасивом лице печать высшего естественнонаучного образования. Подобных женщин я в избытке навидался в коридорах и бюро института «Гидропроект», да и в родном МГУ таких хватает. Женщины же посёлка Ч. красят губы, подводят глаза и завивают волосы. Какая пошлость, при том, что одеты они в самые тривиальные ситцы, сатины кирзу и брезент. О да, среди них встречаются и хорошенькие. Открытость лиц, естественность подкупают, но кто скажет мне, где лежит граница милой естественной простоты и раздражающей, грубой пролетарской простоватости?

– Прикурить найдётся? – внезапно спросил Георгий.

– Да. Пожалуйста.

Я протянул ему пачку «Явы» и, предвосхищая дальнейшие просьбы, спички.

– Эх, сигареты! «Ява». Московские…

Я удивился, услышав в его тоне разочарование.

– Да. Как вы догадались?

– Ну-у-у… Догадался как-то.

Я думал, он отвалит, получив желаемое, но странный паренёк продолжал топтаться около меня – провинциальное навязчивое любопытство, к которому я пока не привык, немного раздражало. Каким-то образом он опознал во мне приезжего, угадал москвича. Отсюда и интерес. Равняясь на местные обычаи, я с той же бесцеремонностью рассматривал его. Парень примерно моих лет. Очки в модной оправе, одежда несоветского пошива, скорее всего куплена на чеки, что и неудивительно. Огромные северные заработки, достаток, обеспечиваемый Советским государством в качестве компенсации за лишения жизни на отшибе, в ужасном климате. Я с сочувственным интересом смотрел на парня, а тот выпускал дым из ноздрей, что делало его похожим на Змея Горыныча. Он вообще казался забавным, если не сказать больше – смешным.

– Вы кого-то ищете? По личному делу приехали или в командировку?

Снова провинциальность? Какое, спрашивается, ему дело? Скорее всего, это просто случайный интерес праздношатающегося в выходной день парня, которого следовало бы послать подальше. Но мне хотелось оставаться вежливым.

– А вы сами-то местный?

– Ну.

– Если вы из этого города, то могли бы быть мне полезным.

– А зачем мне это надо, быть полезным?

Сказав так, он вытащил из кармана собственную, почти полную, пачку сигарет марки «Мальборо» и стальную, с роскошной гравировкой, зажигалку. Закуривал долго, смакуя каждую затяжку. Так закуривал артист кино Николай Олялин в фильме о разведчиках. «Обратной дороги нет» – кажется, так этот фильм называется. Понаблюдав за ним пяток минут, я решил перейти в наступление.

– Не слишком-то вы отзывчивы. Разве в ваших краях не принято помогать приезжим?

– А отвечать вопросом на вопрос вежливо? – парировал он.

Пришлось отступить. Тем более что я действительно нуждался в его помощи.

– Честно? Ищу. Да.

– Кого?

– Подождите. Тут у меня записано… – Я извлёк из заднего кармана портмоне, а из него листок в клетку. – Тут всё подробно записано. Мне надо искать человека с неприличной такой фамилией…

Ветеринар мгновенно выдал несколько вариантов один неприличней другого. Сам смеялся над своими скабрезностями, делая вид, будто не замечает моего недовольства. Лист с неровным краем трепетал в моей руке. Канкасова вырвала страницу из своего рабочего блокнота, в который вписывала «тезисы» к моей поездке. Мы оба уткнулись взглядами в записку. Почерк у Канкасовой немного разболтанный, но в целом довольно разборчивый. Текст изобилует англицизмами. Мой новый знакомец-ветеринар покряхтывал, таращась на латинские буквы и до поры до времени молчал.

– Ах, вот и фамилия! Архиереев! Как вам?

– Да никак. – Он отступил. Любопытствующая мина сменилась на его лице миной неискреннего равнодушия. – Мне некогда. Много всяких дел. Важных.

– Вы не знаете этого человека?

– Я не обязан всех знать. Мне надо ехать. Бежать. Торопиться. Поступил срочный вызов.

– У кого-то заболела собачка?

– Нет. Поступил вызов из совхоза. Надо зуб у коровы выдернуть.

– У коров болят зубы?

– Ещё как болят! Прощайте.

Он исчез в пыльном облаке проезжавшего мимо грузовика. Я остался стоять на краю улицы, размышляя о возможных дальнейших действиях.