Заскочили в расчетную группу, там девчонки шустренько и привычно насчитали мне приход, главбухша подмахнула квиток, и я пошлёпал в кассу. Вытащил из узкого окошка за железной дверью несколько пачек тысячных купюр. Хм… Думал меньше будет, но к зарплате еще и премия от администрации накапала за деятельность мою на благо колонии. Сделал я не мало. Одни шашко-нарды чего стоят. Как-то предложил я изготавливать изделие — три в одном — шашки, нарды и шахматы. Доска снаружи для шахмат и шашек, изнутри для нард, а вместо нардовых фишек — шашки можно было использовать. Товар пользовался огромной популярностью, даже в ночную на автомате станки приходилось по-первости запускать, чтобы поставленный план выполнить.

После получения расчета я хотел уже покинуть штаб и двинуть на выход, на воздух свежий и вольный, но начотряда меня остановил.

— Погоди, Морозов, — проговорил он. — тебя Сильвестр Андреевич просил зайти. Пошли, провожу.

— Пошли, — хмыкнул я, ведь дороги не знал.

В этом кабинете (за пределами зоны) не бывал. А в другой, что был в зоне, бывало хаживал, переговоры вёл. У Хозяина было два кабинета — за зоной и внутри, для работы и для встреч с осужденными.

Оказалось, что «наружный» кабинет находился на втором этаже, между учебным классом для личного состава и актовым залом. Этот корпус весь был за территорией зоны, но соединялся с ней бетонными коридорами, которые мы только что миновали.

Мы поднялись наверх по затертым до каменного блеска ступенькам. На стенах красовались стенды с выдержками из приказов и инструкций, в том числе правила пожарной безопасности, куда без них. И всё это было удивительно нормально — как будто не переворачивается в этот день моя жизнь с ног на голову.

Или с головы на ноги встаёт?

— Разрешите? — майор сам постучал в дверь с золотистой табличкой: «Начальник ИК-35 полковник внутренней службы Гурьев Сильвестр Андреевич».

Хозяин кабинета встретил нас, развалившись в кожаном диване со смартфоном в пухлой руке и с кружкой чего-то горячего в другой.

Обстановочка внутри соответствовала статусу Гурьева. Широкий стол под красное дерево сверкал совсем не казенной роскошью. Напольные вазы размером каждая с первоклашку удивляли затейливым орнаментом, шкафчики в том же стиле на резных и кривеньких, как у карманной собачки, ножках. И, как водится, огромный портрет вождя на стене. Не Ленина, конечно, современного вождя. Хотя первый для меня роднее как-то. Всю жизнь нас учили жить по совести, по-ленински, а потом захотелось перемен, и потеряли страну. В голове почему-то металлом зазвенели популярные в прошлом плакатные строчки Маяковского: «Ленин — жил, Ленин — жив, Ленин будет жить!» Тогда мы в это действительно верили.

Завидев меня, полковник резво поднялся, напялил китель зачем-то. Улыбнулся и протянул руку.

— Здорово, Саныч! Уходишь? Эх! Жаль! Как мы тут без тебя!

Затем незаметно кивнул майору, мол, свободен. Начотряда удалился, скоренько перед этим пожав мне на прощание руку.

— Ну, рассказывай… Есть где жить? Как с работой? Сейчас пенсии не дождешься, сам знаешь. Тебе сколько? Шестидесяти нет, считай молодой еще, пахать и пахать. Ха!

— Не беспокойся, все есть, Сильвестр Андреевич, разберусь, — я плюхнулся в кресло рядом с приставным столом. — Деньги не проблема, на первое время хватит, а там заработаю — мозги не пропивал, руки-ноги имеются. И хата в наличии тоже имеется. Дочка присматривала в мое отсутствие.

— Что-то не рад ты, смотрю, Саныч? — полкан прищурился. — Расчета мало получил? Или что гложет? Ты скажи, я разберусь…

— Да нормально все, Андреич, — отмахнулся я. — Чему радоваться? У меня ведь почти все здесь осталось. Кореша, работа, соревнования по шахматам хотел провести. А тут, будто в чужой мир ухожу.

— Так давай обратно к нам, — расхохотался полковник. — Только без тяжких, так… по мелочи замути — и хоп! Снова у нас!

— По мелочи — не моё, — усмехнулся я. — Да и не привык я размениваться по мелочам. Сам знаешь. Чего звал-то? Попрощаться или дело какое есть?

— Дело есть, — понизив голос, полковник придвинулся ко мне в кресле на колесиках.

Попутно вытащил из стола два пузатых бокала и привычным движением плеснул армянского пятизвездочного. Поставил один бокал мне.

— Выпьем, за свободу, — подвинул он бокал еще ближе.

— Лучше за здоровье, — улыбнулся я. — Свобода — она как баба непутевая, сегодня есть, а завтра нет. А здоровье всегда при тебе должно быть. Чтобы в аптеку бегать только за презервативами.

— Ну, давай за здоровье! — кивнул полкан.

Мы чокнулись и выпили.

Вечером того же дня я взял сверток, который передал мне Гурьев, и вышел из своей квартиры.

— Сашка! Ты, что ли? — на площадке второго этажа нарисовалась бабулька с бадожком и в пуховой козьей шали, старательно заправленной в потертое пальто с воротником из лисы. Некогда рыжей, а теперь выгоревшей и по-старчески седой.

— Я, теть Зин, привет! — подошел я и обнял соседку. — Как здоровье?

— А я-то и смотрю, ты — не ты! Белый, как лунь стал. Где твои рыжие вихры, Сашка?