Шрифт:
Он бросил на меня равнодушный взгляд.
— Ева.
Было несправедливо, что он так хорошо знал меня, даже после стольких лет.
— Я… — фраза застряла у меня в горле.
— Ты пугаешь меня. — Беспокойство на его лице разбило мне сердце. — Это твой папа?
Я покачала головой.
— Твоя сестра?
— Нет, — прошептала я. — Это…
Моя рука так крепко сжала тест на беременность, что я испугалась, что он треснет. Я снова закрыла глаза, расправила плечи и сделала первое, что пришло в голову.
Я запела.
— На третий день Рождества моя любовь подарила мне…
В колледже Тобиасу всегда нравилось, когда я сочиняла глупые песни в душе. Он прокрадывался в ванную и садился на унитаз, чтобы послушать. Он часто пугал меня до чертиков, когда я отдергивала занавеску и там был он, его голубые глаза плясали от моих нелепых слов.
— Ева, что, черт возьми, проис…
Я подняла палец.
— Трех фаверолей. Двух горлиц.
Я открыла глаза, вытащила руку из кармана и бросила в него тест.
Тобиас поймал ее в воздухе.
— И куропатку, и беременность (прим. ред.: текст песни «12 дней Рождества», где оригинальный текст звучит так: На третий день Рождества моя любовь подарила мне трех фаверолей, двух горлиц и куропатку на грушевом дереве).
Глава 2
Тобиас
Подумай об этом.
Это то, что Ева сказала мне два дня назад после того, как бросила в меня положительным тестом на беременность.
Подумай об этом.
Я почти ничего не делал, кроме как думал об этом.
Ева была беременна. У нас будет ребенок. Срань господня. Может быть у нас будет ребенок. Я был так ошеломлен, что не спросил, что она планирует. Когда мы встретились несколько недель назад, она сказала мне, что переезжает в Лондон. Она все еще собирается?
Вопросы полились как из ведра. Хотела ли она ребенка? Хотел ли я?
Да.
Когда я смотрел через пустой вестибюль на «Дома Холидэев», осматривая здание, которое я спроектировал, я с таким же успехом мог бы написать «да» на стене.
Да, я хотел этого ребенка. Я не был готов к нему. Я сомневался, что Ева тоже. Но в глубине души ответ был утвердительным. Это был, пожалуй, единственный вывод, к которому я пришел за последние два дня.
Это, и то, что мне нужно было поговорить с Евой.
Я вытащил свой телефон из кармана, мое сердце колотилось в груди, как барабан, когда я нашел ее номер. Он хранился в моем телефоне много лет, но с тех пор, как мы расстались в колледже, я звонил по нему только один раз.
После инсульта ее отца.
Когда мой палец нажал кнопку вызова, я прислонился к стойке в вестибюле, боясь, что могу упасть, если не опрусь на что-нибудь.
Она ответила после третьего гудка.
— Привет.
— Привет.
Неловкое молчание тянулось и тянулось, но мое сердце продолжало бешено колотиться.
— Как прошло твое Рождество? — спросила она.
— Отлично. А твое?
— Было приятно. Мы просто тусовались с папой. Моя сестра с мужем и детьми поехала к родственникам со стороны мужа.
— Как твой папа?
— Хорошо. Дом престарелых, в котором он находится, очень хороший. У него есть своя комната и куча друзей.
— Это хорошо.
— Я так и не поблагодарила тебя за цветы, которые ты прислал после его инсульта. Они были прекрасны. Спасибо.
— Пожалуйста. — Эта светская беседа была такой же мучительной, как гвоздь, который я однажды случайно вогнал себе в руку. — Нам нужно поговорить.
— Да. — Она вздохнула. — Нужно.
Даже несмотря на вчерашнее Рождество, оставшиеся без ответов вопросы начинали раздражать.
— Ты можешь зайти попозже?
— Конечно. Во сколько?
— У меня сейчас встреча примерно на час или два. Потом я отправлюсь домой. — Офис был закрыт всю неделю до Нового года.
— Я зайду около двух.
— Тогда увидимся. — Я закончил разговор, убрал телефон, и напряжение в груди немного ослабло. Два часа. Мне нужно было продержаться только до двух.
Входная дверь открылась, и мой брат Мэддокс вошел в здание, глубоко вздохнув.
— Привет. Здесь пахнет, как в старом папином кабинете.