Шрифт:
И это лишь часть проблемы. Вторая часть состоит в том, что в этот бизнес активно лез настоящий криминал, уголовники-профессионалы, чуя тут серьезную поживу. Воровской мир норовил подмять и «цеховой» и фарцовочный бизнес под себя, прекрасно понимая, что эта публика не побежит жаловаться в милицию. Более того, наиболее продвинутые, дальновидные «воры в законе» стремились к тайным контактам с государственными служащими, падкими на деньги, создавая то, что именуется термином «организованная преступность»… И вот в эти-то жестокие взрослые игры по наивности лез семнадцатилетний Витька, не понимая, во что он ввязывается. Больше того! Чутье подсказывало мне: ощутив вкус легких денег в торговле барахлом, он может сунуться туда, где головы не сносить. Например, в оборот валюты или драгметаллов. А там такие джунгли, такое зверье — ни мамы, ни папы, ни свата, ни брата. Каждый за себя, и никого за всех.
Попив чай, мы спрятали бутылку из-под «Старопрамена» поглубже в шкаф, решив выкинуть ее на помойку завтра. Наступило «личное время», как говорят в армии, и Витек явно затосковал. К чтению, как я понял, он был не особо охоч.
— Блин, телека нет!.. Давай купим в складчину?
— Только сперва разбогатеем. Ты, кстати, кому собрался товар сбывать?
— Найду, не боись. Пошли в четыреста седьмую, что ли? Побазарим за жизнь, в картишки, может, перекинемся… А?
— Нет, Вить, я в душ собрался. А дальше видно будет. Ты, кстати, пойдешь?
— Попозже. Успею!
Душевая в общежитии работала до двадцати трех ноль-ноль, это я уже выяснил. Кроме того, дедуктивно вычислил, где в шкафу полка Василия Родионова с банно-стирочными принадлежностями. Туда и полез.
Так аккуратно были сложены пара полотенец, в пластмассовом стаканчике обретались зубная паста «Жемчуг», зубная щетка, безопасная бритва со сменными лезвиями, ГДРовский крем для бритья «Флорена», при необходимости используемый как мыло. Впрочем, мыло тоже было. «Земляничное». А кроме того, имелась опять же ГДРовская пена для ванн «Бадузан».
О ней надо сказать особо.
Густая темно-зеленая жидкость с хвойным запахом, она использовалась советскими людьми универсально: и как пенообразователь, и как гель для душа, и как шампунь, отлично справляясь со всеми этими задачами. Выпускалась в фигурных разноцветных флакончиках из мягкой пластмассы в трех видах: уточка, рыбка и кораблик, резьбовая крышечка прикрывалась мерным колпачком. Впрочем, две последние фигурки встречались редко, обычно в продажу поступала уточка. Вот такая игрушка красного цвета и расположилась в шкафу. Прихватив ее, «Флорену», банное полотенце, лыковую мочалку, резиновые сланцы-«вьетнамки», я отправился в душ.
Полупустая общага жила тихой будничной жизнью. Кухня наполняла пространство шкворчанием и густым запахом горелого постного масла: кто-то жарил на ужин картошку. Где-то негромко звучала музыка. Надо же! — подумал я. И месяца не пройдет, как жизнь здесь закипит, забурлит сотнями голосов, смехом, топотом… А пока вот так. Затишье.
И в душе никого не было. Четыре кабинки. Я разделся, зашел в крайнюю. С некоторой опаской повернул кран…
В домах с централизованным теплоснабжением в советское время на лето часто отключали горячую воду: ремонтировали теплотрассы, за зиму подвергавшиеся жесточайшему износу. Я и страшился, что горячей воды не будет. Конечно, на худой конец помылся бы и холодной, но это был бы всем экстримам экстрим… Опасения оказались напрасны, вода была отменно горячей, и напор такой, что тебе душ Шарко. А про расход воды в эту эпоху никто и не думал.
В итоге я с огромным удовольствием мылся, брился, фыркал, расслабленно стоял под жарким струйным массажем. Выходить не хотелось. Но и усталость брала свое, я представлял, как сейчас приду, завалюсь на кровать, почитаю, помечтаю о будущем свидании с Леной… Дальше я воображение старался не запускать, чтобы не сглазить. Наконец, решительно вырубил душ, принялся вытираться-одеваться.
Когда почти закончил, в помещение ввалился незнакомый парень в черно-белой тельняшке ВМФ.
— С легким паром! — жизнерадостно выкрикнул он. — Как водичка?
— Супер! — машинально отозвался я.
Иноземное словечко удивило бывшего моряка, он расхохотался:
— Ну ты даешь, братишка! Отличником, что ли, в школе был?
— Да не без этого, — я тоже засмеялся.
— Ну так и дальше тебе семь футов под килем!
— А тебе легкого пара!
— Спасибо!..
Вернувшись в комнату, я обнаружил в сумерках, что Витек, не раздевшись, лежит на кровати и явно дремлет — душ, похоже, получил отставку.
— Не бойсь, свет включай, не тихарись… — полусонно пробормотал он. — Я и так засну…
— Я ненадолго.
Перед зеркалом я аккуратно расчесал нестриженые светлые волосы, от воды потемневшие, находя, что вымытые и с нарочито небрежной прической они придают моей юношеской физиономии нечто романтическое, «битловское», что ли. Ну и отлично! Придя в хорошее настроение, я выключил верхний свет, включил настольную лампу, порылся на книжной полке, где среди каких-то совершенно неизвестных мне имен и названий неожиданно нашел Достоевского. «Преступление и наказание». Отдельное издание.