Шрифт:
– Я тобой горжусь, милая, – шепчет отец, притягивая меня к своей груди и оставляя на виске поцелуй.
От его «милая» в памяти проскальзывают флешбэки к тому, кто однажды разбил мое сердце, но я прогоняю их прочь.
– Это тебе. – Отец разрывает объятия и достает из кармана пиджака какой-то конверт.
– Что это? – Я беру его и хмурюсь.
– Прочти. Я подожду тебя в холле.
Свожу брови к переносице, пока отец проходит мимо меня и направляется в сторону холла. Опускаю взгляд на белый конверт без каких-либо опознавательных знаков в своих руках, а затем достаю из него листок.
Первая же строчка становится тем самым сигналом слезам начать струиться по моему лицу. Прижимаю руку ко рту, пока перед глазами расплывается текст:
«Милая, ты справилась.
Когда я пишу это письмо, ты еще даже не вошла в здание суда, но я уже точно знаю, что так оно и есть. Иначе быть не может. Это же ты.
Твой поступок заставит множество девушек перестать бояться осуждения. Поможет им поверить в лучшее. Покажет, что бороться за собственное счастье не просто можно, а жизненно необходимо.
Твой поступок научит их выбирать себя. Выбирать жизнь. Без абьюза, ублюдков и боли.
Мне жаль, что в твоей истории я стал одним из таких же ублюдков, от которых нужно бежать. Что причинил тебе боль. Что был эгоистом. Что позволил тебе усомниться в моих чувствах к тебе.
Да, я был одержим местью. И сожалею, что не смог здраво мыслить. Не смог вовремя осознать, что моя любовь к тебе важнее этого. Ты важнее всего.
Я понимаю, что уже слишком поздно. Но хочу, чтобы ты знала: если когда-нибудь ты решишь дать нам еще один шанс, если захочешь выбрать нас, я всегда буду тебя ждать, как Хатико, в надежде на хеппи-энд, которого мы оба заслуживаем.
Я буду ждать тебя. Если нужно – целую вечность.
P. S. Я люблю тебя, Детектив».
К моменту, когда я дочитываю это письмо до последней точки, чернила уже размазались от моих слез настолько, что слова превратились в одно большое пятно. Все еще не сводя взгляда с размытого текста, я сползаю по стене на пол, а затем прижимаю его к груди. Тело сотрясается от рыданий, а сердце до боли стучит по ребрам.
Рядом раздаются шаги, и уже через мгновение меня крепко обнимают руки отца. Он опускается рядом и прижимает меня к себе, пока слезы нескончаемым потоком струятся по моим щекам.
– Откуда оно у тебя? – сквозь всхлипы интересуюсь я.
– Эштон передал мне его. Он вчера был здесь на игре.
– Что? – Я хмурю брови. – Но…
Отец мягко касается губами моего лба, а затем откидывается головой назад, к стене, и прикрывает веки.
– Он позвонил мне на следующий же день после того, как ты прилетела ко мне и все рассказала.
– Откуда он… – начинаю я, но тут же осекаюсь. – Его отец. У него наверняка есть доступ к любым телефонам.
Папа кивает и удивляет меня следующей фразой:
– С тех пор мы с ним созванивались каждый день.
– Что? – Я свожу брови к переносице. – Но… Почему?
– Потому что он не хотел, чтобы ты лезла во все это.
– Но он же сам…
– Я знаю, принцесса. Я не хочу защищать его, но все-таки согласись, что его тоже можно понять. Много лет он думал лишь о том, как отыскать парня, скрывшегося с места преступления, а тут вдруг у него появляется возможность наконец-то совершить над ним суд. Представь себя на его месте, разве ты бы смогла мыслить здраво?
Тяжело сглатываю ком в груди и устало прикрываю веки.
– Я даже представить себя на его месте не смогу, потому что это страшно, – шепчу, тоже откинувшись головой назад. – То, через что ему пришлось пройти…
– Каждый день мы вместе с ним и его отцом пытались придумать что-то другое, чтобы не впутывать тебя в эту историю. Были варианты посадить его за распространение наркотиков в «Оклахоме», за вождение в нетрезвом виде или за взятки. Да, он бы не понес наказания за содеянное с Лизой, но зато мы бы смогли защитить от него тебя.
– Это было бы неправильно, – тихо произношу я, глядя прямо перед собой в одну точку. – Неправильно оставлять все так. Оставлять его безнаказанным. Мне жаль, что я была так труслива, что не могла понять этого раньше. Не могла набраться храбрости, не думала о том, что своей попыткой защитить тебя я стала подельницей в убийстве…
– Хлоя…
– Я ужасный человек, папа, – шепчу, сглатывая очередные слезы. – Мне было так страшно, что Фрэнк может разрушить твою жизнь, что я даже не думала о том, что чью-то он и вовсе просто взял и забрал. А я позволила ему наслаждаться жизнью дальше. Как ни в чем не бывало.
Некоторое время мы оба молчим, пока я вновь прокручиваю в голове то, как могла бы сложиться моя жизнь и жизнь Эштона, если бы тогда я думала не только о том, что мой отец может потерять все. Все могло бы быть иначе, наберись я тогда смелости и расскажи все ему.
– Тебе было страшно.
– Да, но это не умаляет моей вины. Я обвинила Эштона в эгоизме, хотя сама ничем не лучше. И все это… это меньшее, что я могла сделать, – шепчу. – Не для себя. Не для Эштона. Я сделала это… для Лизы.