Семья Ворониных жила очень бедно, так как Мише было тяжело работать, до войны в семье родился ребёнок, но в 1943 году ребёнок умер, умерла в войну и его мать. Клава, его жена, была старше Михаила лет на 8. Миша после ранения вернулся в деревню в 1944 году, а в 1946 году у них родился сын Слава, с которым я впоследствии дружил.

Мужики приносили в дом Ворониных кто молока бутылку, кто хлеб, кто табаку. В избе собиралось человек по 10–14. Я с отцом тоже приходил, хотя отец меня неохотно брал с собой, так как в избе всегда было очень сильно накурено, как в народе говорят, «стоял дым коромыслом»! Мы со Славкой забирались на русскую печь и слушали, о чём рассказывали мужики, иногда засыпали на печи. Зачастую дым от курильщиков поднимался вверх, мы со Славой спускались вниз, садились под лавкой и слушали истории этих людей, хлебнувших горя в своей жизни.

На посиделки приходил и дед Матвей, ему было лет около 75, это был очень хороший рассказчик, лица у него не было видно из-за очень большой бороды, лоб закрывали густые седые волосы, светились из-под этих волос только два голубых глаза и тёмно-красные губы. Он приходил иногда и к нам в дом, приносил мне свистульку, изготовленную им из свежего прутка ивы. Дед Матвей был в деревне очень хорошим охотником и передал свои навыки моему отцу Ювиналию, а с моим дедом Дмитрием они были друзьями. Дмитрий был моряком, участвовал в боях в Японскую войну в 1905 году, после войны с Японией вернулся домой в 1906 году, а в 1915 году его снова призвали на флот воевать за царя. С этой Первой мировой войны мой дед не вернулся, и семья до сих пор не знает, где он погиб.

Дед Матвей рассказывал, как образовалась Сусельская волость.

Около Ферапонтова монастыря был барак, где содержались каторжники, среди них были монахи, беглые солдаты, стрельцы, а также были и уголовники – грабители и убийцы. Охраняли каторжников солдаты сторожевого кордона, монахи ходили без кандалов – они работали: сеяли и убирали хлеб, ловили рыбу, чтобы кормить солдат и заключённых.

Несколько осуждённых монахов были из Кирилло-Белозерского монастыря, а некоторые солдаты, которые сторожили заключённых, знали этих монахов – они вместе росли в этих местах.

Весной несколько заключённых и трое молодых монахов отравились, их сильно рвало, изо рта текла кровь. Офицеры из сторожевого кордона были напуганы, что заболеют все остальные – и солдаты вместе с ними, а также их семьи. С заключённых сняли кандалы, отправили их в маленький домишко, подальше от барака, на край поселения; с ними оказался лекарь – пожилой мужчина, и два солдатика, которые были знакомы с монахами. Лекарь после ужина ушёл домой, а солдаты остались сторожить и ночью задремали. Один из монахов по имени Иоан был очень силён – он ударом руки оглушил одного солдата, а у второго солдата заключённые отобрали кремниевое ружьё и сказали ему: «Если ты в течение этой ночи сообщишь о побеге, то будешь убит нашими людьми в бараке».

Побег долго готовился заключёнными, а «отравились» они травой, о которой знают в этом районе и сейчас – это подвид растения зверобой, которое растёт на полях.

Сбежали 6 человек, среди них трое монахов, двое солдат и один каторжник; четверо заключённых решили не сбегать, так как срок ссылки у них заканчивался – но, как в дальнейшем узнали монахи, одного из оставшихся каторжников казнили, а остальным прибавили срок заключения – до 10 лет.

Беглецы ночью продвигались к деревне Благовещенье, что стоит на берегу реки Порозовки, один из заключённых, солдат Никодим, был родом из этой деревни. Сбежавшие преодолели около 12 км по лесам, обессилели и решили на один день спрятаться в этой деревне у родителей Никодима.

Следующей ночью беглецы ушли из деревни вниз по Порозовке, зная, что там есть где спрятаться, за непроходимыми болотами и нетронутыми человеком лесами. Родители Никодима дали беглецам с собой всё, что у них было для пропитания, кой-какую одежду, верёвки из липы, топоры, порох и свинец для ружей.

Через день в деревне появились охранники из села Ферапонтово, они искали сбежавших, но следов беглецов так и не обнаружили…

Дед Матвей в своём рассказе неоднократно ссылался на бабку Дарью Ретровскую, что она лучше знает все тонкости этого побега, так как один монах был её дальним родственником; Дарье после войны было 87 лет, её семья в 1933 году была раскулачена, и её муж Владимир отсидел в остроге 4 года. Но Дарью Ретровскую как ни расспрашивали, как образовалась наша деревня в те далёкие годы, она ничего никому не говорила.

Но однажды, когда Дарья заболела, моя мать приходила её навестить, и старуха рассказала, что действительно, их род пошёл от беглого монаха, первый домик в деревне был построен её родственником, а до постройки домов в деревне люди выкапывали в земле на горке в Ближних Горицах подземные гроты, которые изнутри подпирали брёвнами, чтобы песок с землёй не осыпался. Высота горки в этих местах была метров 40, копать было легко, так как гора состояла в основном из песка.

После войны 1945 года в этих горках хранили семенной картофель, как колхозный, так и общественный. Заложенные на весну запасы не портились и не замерзали. Мальчишки из деревни Хмелевицы после выпадения снега катались с этих гор на самодельных лыжах, так как Ближние Горицы были от Хмелевицы на расстоянии одного километра. С этих гор скатывался и я, было страшно первое время, а потом к высоте привыкали. На этих горках я сломал не одну самодельную лыжу; отец на меня обижался, что опять надо строгать лыжи из рябины. После катания на горках я приходил домой, стряхивал с себя снег на улице, а потом украдкой клал сырую, а иногда и порванную одежду сушиться на русскую печь. Одежды новой у меня не было лет до 13, мать перешивала из своей одежды и одежды отца мне рубахи и брюки, а валенки я также носил мамины после их ремонта отцом.

Дед Матвей, набивая табаком самодельную трубку, продолжал рассказывать о беглецах.

После того как беглецы ушли из деревни Благовещенье, они решили пойти вниз по реке, сейчас эта река носит название Порозовка. Реку с обоих берегов теснил лес, лес был густой, кое-где путь им преграждали огромные деревья, поваленные ветром и подмытые весной водой. Река становилась всё шире и шире, было принято решение переправляться на другой берег и идти на северо-восток, подальше от людей. Каким образом беглецы переправились на левый берег реки, дед не знал. Каторжники обратили внимание, что в водах реки плескалась крупная рыба, с воды постоянно взлетали утки, в лесу поднималась с земли различная дичь – это были глухари, тетерева, рябчики. Но путники не могли стрелять, опасались, что в этих глухих местах их могут услышать, хотя от деревни Благовещенье они отошли уже километров на 15.