Конкретные "земные" реалии, которые особенно заметно проявились после первого путешествия поэта в Африку, салонные завсегдатаи и мистики объявили "экзотикой", вложив в это понятие несколько презрительный оттенок.

Пусть хозяева здесь англичане,

Пьют вино и играют в футбол,

И Халифа в высоком Диване

Уж не властен святой произвол.

Пусть, но истинный царь над страною

Не араб и не белый, а тот,

Кто с сохою иль с бороною

Черных буйволов в поле ведет.

Пусть ютится он в поле из ила,

Умирает, как звери в лесах,

Он - любимец священного Нила

И его современник феллах.

Для него ежегодно разливы

Этих рыжих всклокоченных вод

Затопляют богатые нивы,

Где тройную он жатву берет.

А между тем все, о чем писал тогда Гумилев, было выражением изведанного им. Африканский дневник, стихи об Африке, поэма "Мик" - все автобиографично.

Н. М. Минский - писатель и философ начального периода символизма - в "Новой русской книге" (1922, Берлин) пишет: "Основной чертой творчества Гумилева была правдивость. В 1914 году я с ним познакомился в Петербурге; он, объясняя мне мотивы акмеизма, между прочим, сказал: "Я боюсь всякой мистики, боюсь устремлений к иным мирам, потому что не хочу выдавать читателю векселя, по которым расплачиваться буду не я, а какая-то неведомая сила".

И как странно было появление в суждениях о нем третьего, противоречащего всему его творчеству ярлыка, утверждающего, будто Гумилев холодно и бесстрастно изображает лишь то, что является плодом его безудержных фантазий.

В первую мировую войну Гумилев был конным разведчиком, честно и храбро воевал, за что и был награжден. Вел дневник - "Записки кавалериста" - и писал стихи. На него навесили четвертый ярлык - шовиниста и империалиста.

Мучителен был рубеж, расколовший русскую интеллигенцию на два потока. В одном - люди, имевшие мужество уйти, уехать, пережить муки ада на чужбине и сохранить чувство родины, в другом - имевшие мужество пережить муки ада, остаться на родине и найти в себе силы жить и работать.

Таков был выбор Ахматовой. Таким, судя по биографии Гумилева, был бы и его выбор. (Здесь уместно привести слова Марины Цветаевой из ее работы о В. Брюсове "Герой труда": "Соблазнительное сопоставление Бальмонта и Гумилева. Экзотика одного и экзотика другого. Наличность у Бальмонта и, за редким исключением, отсутствие у Гумилева темы "Россия". Нерусскость Бальмонта и целиком р у с с к о с т ь (разрядка моя.
– В. Л.) Гумилева".

Когда Гумилев вернулся с войны, многие друзья и единомышленники покидали Россию, а он рвался домой. В Петрограде, как всегда, много работал, преподавал, выступал, возглавил Союз поэтов, сотрудничал в горьковской "Всемирной литературе". Но ярлыки и здесь не обошли поэта. Теперь бы мы сказали - зловещие ярлыки. И время им способствовало.

Гумилев неоднократно повторял, что считает себя вне политики. Не прославлял и не отвергал ни царя, ни революцию.

Чума, война иль революция,

В пожарах села, луг в крови,

Но только б пела скрипка Муция

Песнь торжествующей любви.

Однако аполитичность - тоже политика, во всяком случае, эти высказывания Гумилева дали возможность причислить поэта к лику злостных реакционеров, пробравшихся в советские идеологические учреждения, чтобы разрушить их изнутри. И этот ярлык получил Гумилев в декабре 1918 года, почти сразу же после объявления 5 сентября красного террора...

Н. С. Гумилев был мужественным человеком. Нападки он переносил стойко, не унижаясь до мести. Не оборвись его жизнь так рано (ведь он чуть больше Лермонтова прожил в нашей литературе), он бы творчеством своим защитил себя.

П. Н. Лукницкий взял на себя функцию не только летописца, но и адвоката, разрушителя ярлыков. Он любил Гумилева и поэтому, наверное, лучше других чувствовал, понимал его.

Из обращения Лукницкого к потомкам в 1930г. видно, что публикация его работы по Гумилеву в ближайшем будущем не состоится. Довольно скоро наступили времена, когда и просто хранить такие документы было опасно. А Лукницкий сохранил многое. Мало того, он размножал стихи и ценные материалы (кроме личных дневников) и передавал экземпляры в Библиотеку имени Ленина, в Публичную библиотеку Ленинграда, в архивы, в частные руки - чтобы не прерывалась нить, не терялся след, не останавливался пульс...

А тем временем за рубежом издавались книги Гумилева: собрания сочинений, сборники, отдельные произведения; воспоминания печатали современники поэта, издавались литературоведческие работы и не изданные при жизни произведения - иногда с помощью анонимных добровольцев - поставщиков документов, чаще открыто, с точными адресами источников из СССР. Энтузиасты рылись в архивах, искали, находили, передавали туда, где публиковали, где издавали. Иногда были ссылки на Лукницкого. Но чаще материалы, найденные в библиотеках, хранилищах, в частных собраниях, использовались анонимно.

У Лукницкого не было скупости архивиста. Он только радовался, когда узнавал о новых публикациях по Гумилеву. Жалел только, что не дома, в России...

А дома - дома он до самой смерти помогал всем, кто занимался исследованиями по Гумилеву и Ахматовой, щедро делясь своими знаниями. Много его писем-ответов с информациями лежит в личных архивах В. В. Жирмунского, Лидии Чуковской, Романа Тименчика, М. Кралина, Ольшанской и многих других. В семейном архиве хранятся копии этих писем и письма-вопросы к нему...