Ко мне он подошел как к старому знакомому, в ожидании подачки. И я, пользуясь тем, что, как мне показалось, хорошо понял старика, спросил его на том же языке, на котором он просил монеты:

– Зачем тебе монеты, старче?

– Ты че, свой, что ли?
– спросил меня старик, и глаза его перестали смеяться.

Я не знал, что на это ответить, потому что не знал, что есть "свой" в его представлении. Означало ли это, что я из той же компании, может быть из профсоюза тех же нищих-комедиантов. А может быть, то, что я с ним говорю на одном языке, его немного смутило. Я не знал, что ответить.

Выручила девица с трубой. Она так постаралась, что разговаривать стало из-за шума невозможно. Я сделал вид, что я ответил что-то одними губами, на это старик сказал: "А". Я ему заявил, что ничего не слышу.

– Так тогда давай монету, - сказал старик.

Проходивший мимо кельнер, чуть заметно подмигнул, показывая на попрошайку.

– Вот он вам расскажет про этот дом, - сказал официант на языке, видимо, старику непонятном.
– Он сам оттуда. Мы все в этом отеле слышали эту историю уже сто раз, а вам как путешественнику это может быть интересно. Только пить ему много не давайте, - проговорил он, проносясь со своим подносом мимо меня.

Я вовсе не собираюсь давать ему пить, да, признаться, эта история меня не очень уже и волновала. Вообще, можно было сделать просто - бросить монету в банку, расплатиться с кельнером и уйти досыпать. Но мысль о том, что завтра и наверняка на этой площади буду придумывать сам историю этого дома, меня остановила. Я подвинул старику свой недопитый бокал пива, заказал себе другой и сказал:

– Дедуль, ты на побирушку-то особо не похожий. Чего ты этак? Продал бы перстенек, купил бы все это кафе, и жил бы припеваючи.

– Да ить не мой перстенек, хозяйский, обчественный. Мы его по очереди надеваем, когда сюда ходим на заработок.

– Может, без него лучше бы подавали!

– Мы ить этим делом занимаемся недавно. Это хозяин придумал. Раньше у нас всего было в достатке.

Признаться, я ничего уже не понимал. Какой хозяин? Почему, чтобы просить милостыню, надо надевать перстни? Почему этот человек играл крестьянина середины прошлого века, или, скорее, наше представление о крестьянине прошлого века.

– Айда со мной, - сказал старик вдруг.

– Считаешь, у меня получится?

– Да не, когда больше знать будешь, просто больше дашь.

– Резонно, - ответил я, усмехнулся, и, положив денежную бумажку под пивной треугольник, вместе со стариком удалился. И пока мы выходили из харчевни, огибая столики, причем старик громко сморкался, утираясь рукавом, на нас смотрели все, а девица даже отняла трубу от накрашенного лица. Но мне показалось, что музыка при этом не исчезла, а дельфиньи звуки напутствуют меня на небольшую и, быть может, занятную прогулку перед сном.

Я отправился за стариком, решив впредь называть его провожатым.

2.

Когда я вышел с ним на улицу, дул холодный ветер. И мне вдруг показалось, что я зря впутался в эту историю. Я не любитель непрограммируемых приключений. Я хотел только послушать занимательную историю. А здесь отчетливо пахло приключением. Ощущение, знакомое любому пешеходу, кто любит идти вечером по неосвещенной улице или садиться в автобус, полный пассажиров, в котором темно. К тому же сотни и тысячи реклам на площади; огоньки при нашем приближении к черному дому, а именно туда мы с ним пошли, словно бы предупреждали, чтобы я этого не делал. Но, желая самому себе доказать... я не успел подумать, что я там собирался себе доказывать. Провожатый вдруг заговорил, перейдя на "ты".

– А документы у тебя в порядке?

Я уже не удивился такому вопросу. Удивился только тому, что он продолжал говорить в том же тоне, как и в кафе, на псевдокаком-то языке. Я почему-то был уверен, что сейчас он заговорит изысканно и литературно.

– Паспорт, - бросил я.

– Покажь, - сказал он, протянув руку в лайковой перчатке с перстнями.

У рекламы, извещающей, что в этом здании находится "Саксона" и там можно вкусно провести время, провожатый изучал мои документы.

– Не пойдет, - сказал он.

Мне было все равно. Я уже хотел домой.

"Суну-ка я ему монету и откланяюсь", - подумал я и достал ее из кармана.

Увидев такой жест, старик осклабился, помягчел.

– Мало, однако, хозяин, - сказал он, оценив мой жест.

– Сколько же тебе надо?
– спросил я, уверенный, что зря продолжаю никчемную беседу.

– Ну, десять раз по столько, - заканючил он.

Я прикинул, что если бы я сегодня не отдал машину, то она все равно обошлась бы мне дороже, чем та сумма, которую вымогал провожатый, и вынул из бумажника помятую бумажку. Старик сунул бумажку в карман вонючих, протертых на коленях штанов, долго шарил там (жест, по-моему, неприличный), достал оттуда какую-то штуковину, подышал на нее и в мой паспорт, не спрашивая меня больше ни о чем, поставил какую-то крупную кляксу, на которой я потом долго и безуспешно пытался прочесть буквы, повествующие, что провожатый повел меня в какое-то то ли общество, то ли еще во что-то, имеющее название абсолютно неразборчивое в первой части, а во второй: "возросших на свободе дерев".