Он с нервным содроганием сунул ладони в пасть "цыпленку" и ощутил две мягкие струйки, оросившие пальцы. Поднес их к носу и перед глазами вмиг распустились весенние бутоны невероятно красочных цветов. Спирт, этиловый! Ему ли не знать. "Не обманул, каторжник".

Стакана Лобзиков не взял, не было терпения заниматься его поисками. Сколько в одном пшике? Ну, не 20 граммов, как обещал Ступа, максимум 10, но и то хлеб, вернее, опохмел. Если обойти все пять аппаратов....Хотя, здесь наверняка стоят видеокамеры, увидят охранники, прибегут. Нет, нужно действовать быстро, решительно, нагло, как он когда-то действовал за канцелярским столом в министерстве.

Федя несколько раз глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, наполнил легкие до отказа, сунул голову в пасть "цыпленку". В нос ударила ароматная струйка. Мимо. Повернул голову под углом 45 градусов, отвел ее назад и снова подал вперед. Теперь два нежных "гейзера" попали точно на вытянутый язык.

Амброзия, да еще, кажется, с лаймовым ароматом! Или мандариновым. Впрочем, какая разница. По жилам побежало тепло, в голове приятно закружилось. Еще один пшик и вылезаю, давал себе слово после каждого жадного глотка Лобзиков, но все не мог оторваться от бесплатного, живительного оазиса. Наконец, когда дышать в тесной камере аппарата стало тяжело, подался головой назад. Но она не вылезала. Что за…

Уперся руками в будку, стал вертеть головой и так и сяк. Не выходит.

По спине постучали твердым предметом, по ощущениям палкой, услышал старушечий голос:

– Зачем башку-то в аппарат засунул? Надо на нее маску надевать. Ишь, горемычный, как ковида-то испугался, даже морду оросить решил. Вылазь, говорю, хватит, а то зенки выпадут.

– Не могу, застрял.

– Дураку и наука, не лезь, куда не просят.

– Да, видно, плохо человеку,– раздался уже мужской, сочувствующий голос. – Прижмет, и не туда голову засунешь. Сейчас охрана прибежит. В полицию сдаст. Пятнадцать суток обеспечено. Ну-ка.

Мужик схватил Лобзикова за бока, дернул на себя, но голова, распухшая от прилива крови и напряжения, никак не хотела вылезать из "цыплячьего" клюва.

– Я не хочу в полицию! – закричал Федя и его голос, отраженный от стенок камеры, прозвучал в вестибюле как в рупор.

Сзади уже собралось немало народу. Кто-то давал советы, другие хихикали, наконец, раздалось дикое, хоровое ржание. Вытерпеть такое унижение было невозможно.

Лобзиков грубо обхватил будку руками, словно надоевшую любовницу, дернул в сторону. Она легко оторвалась от пола, связанная с ним теперь только поводами. Но и они отскочили после следующего рывка вместе с задней стенкой аппарата.

Теперь Федя мог, наконец, лицезреть мир. Вокруг него собралась гомерически хохотавшая толпа. И никто, никто не хотел ему помочь снять с него эту чертову будку.

– А ну, расступись! – Лобзиков с криком бросился к дверям. У входа столкнулся с полной дамой, которая огрела его по спине тяжелой сумкой и обозвала "скупидоном".

На прения не было времени. Федя, засеменил с будкой на плечах к гаражом. Там полно железного хлама, с помощью которого он надеялся, наконец, отделаться от прицепившегося "цыпленка". Недаром куры потомки динозавров, мало им метеоритом по голове дало, ворчал он. Только бы "синяки" не увидели, тогда не жить.

Но, как это обычно и бывает, сбылись самые страшные его опасения. За углом, у гаражной площадки, он столкнулся с алкашами из соседнего двора во главе со Ступой. "Каторжник" держал в мощных клешнях сразу две банки пива и что-то втирал мужикам. Вероятно, тоже рассказывал о спирте в метро. Увидев Лобзикова, он застыл, из его рта потекло не проглоченное пиво, появились пузыри. Витя протянул к нему руку, словно что-то просил, а потом захохотал так, что задрожали гаражи, а в одном из них, кажется, сама завелась машина.

Ступа сложился от хохота пополам, выронив одну банку:

– Глядите на это явление! С будкой прибежал! Я же пошутил, дурень! Кто ж в аппарат спирт-то зальет! Сдохнешь теперь. Ха-ха. Ну, Лобзик, ну фраер!

Гоготали и мужики. Всё, теперь из дома не выйдешь, сокрушенно думал Федя. Надо переезжать. Только на какие шиши?

– Снимите с него этот ридикюль,– вытирая слезы, велел Ступа своим приятелям. Но те не успели выполнить его распоряжение. Из-за гаражей вышли двое полицейских и щуплая как жердь охранница метро в синей форме, указала на Лобзикова:

– Это он, гад, аппарат с антисептиком упер.

– Да уж видим,– хмуро кивнул широкоплечий, как чемодан мент.

– Я здесь ни при чем!– крикнул Ступа.– Это он один, самовольно хлебать метанол пошел, а потом сюда прибился. Его и берите.

– Разберемся,– сказал другой, конопатый, как Антошка из мультфильма, полицейский, поигрывая дубинкой.

Метанол? – вдруг дошло до Лобзикова. Ступа обманул, редиска, чтоб ему до конца дней хозяину портянки стирать. А почему же спиртом пахло, да и на вкус приятный напиток. И сам себе ответил: когда трубы горят, то и керосин шведским "Абсолютом" покажется. Сразу стало подташнивать, в кишках забегали тараканы. Он представил себя в таком ужасном физическом состоянии в обезьяннике, и стало совсем худо.