Он мрачно кивает, явно радуясь этому откровению не больше меня.

– Ты знал это с того самого момента, когда я в машине назвала свое имя, да?

– Мы все это подозревали, но не могли быть уверены без заклинания, – объясняет Киган.

Я смотрю на Лахлана пристальнее, чем до этого. У него такие же темные волосы, как у меня, и они уложены в лучших традициях Дерека Шепарда из сериала «Анатомия страсти». В сравнении с моими почти бирюзовыми глазами его – более темные, ближе к изумрудному. У нас одинаковые высокие скулы и овальное лицо; его – словно мужская версия моего собственного. У него точеный подбородок и мужественная челюсть, покрытая едва заметной щетиной. От внезапной мысли я закашливаюсь.

– Ты мой отец? – хрипло выдаю я, чувствуя, как ускоряется и сбивается дыхание.

– Нет, я твой дядя.

– А где они… мои… э… мои… родители? – наконец выговариваю я, параллельно пытаясь не увязнуть в гипервентиляции.

– Мы надеялись, это ты нам скажешь, – признается Сильва.

– Я ведь сказала: я всегда знала только Бет.

Кажется, я проигрываю битву вышедшему из-под контроля дыханию. Эврин вскакивает и направляется ко мне. Я сгибаюсь пополам, но все равно, завидев его приближение, выставляю вперед меч.

– Не… подходи… ко мне… – предупреждаю его между лихорадочными вдохами.

– Я просто хочу помочь, – успокаивает он.

– Мне плевать. Я хочу, чтобы никто из вас ко мне не подходил, – медленно и через силу угрожаю я.

Смотрю на Эврина, чтобы убедиться: послушался ли он, и замечаю боль на его лице. Перевожу взгляд на его грудь и наблюдаю за тем, как она поднимается и опускается в размеренном, спокойном дыхании. На этом я и фокусируюсь, пытаясь подогнать собственные вдохи и выдохи под его ритм.

Не сразу, но паника отступает, легкие равномерно раскрываются, и я возвращаю себе контроль.

– Раз ты мой дядя, то со стороны матери или со стороны отца? – спрашиваю я, глядя в пол.

– Со стороны отца.

– Как его зовут? – шепчу я, изучая узоры на ковре.

– Вон Айлин… Мы близнецы, – со скорбью говорит Лахлан, и его голос срывается.

Это откровение ошарашивает меня. Так вот как выглядит отец… Я всматриваюсь в Лахлана, вновь ища в его лице свои черты.

– Не знаю, как ты появилась, но знаю, что Вон ни за что бы не оставил своего ребенка по собственной воле, – говорит Лахлан.

Думаю, он предполагал, что его слова утешат меня, но они не вяжутся с дырами в истории моего существования. У меня фамилия отца. Значит, либо он знал обо мне, либо Бет было известно больше, чем она признавала.

– Ты знаешь, кто моя мать? – спрашиваю я Лахлана, с каждой секундой чувствуя все больше опустошения внутри.

– Нет.

– Ты уверена, что Бет была ноном? – спрашивает Сильва.

– Что, черт возьми, такое «нон»?

– Так мы называем людей или же тех, у кого нет сверхъестественных способностей, – объясняет Сильва.

– Ага, то есть, по моим прикидкам, девяносто восемь процентов населения. Ну так где… эм… Вон? – Ни малейшего шанса, что я смогу называть его отцом или папой. Слишком стремное ощущение.

– Никто не знает, – отвечает Киган. – Другой ковен паладинов запросил помощь с гнездом ламий, которое им поручили зачистить. Им требовалось больше защитной магии, поэтому старейшины послали Вона. С той миссии никто не вернулся. Весь паладинский ковен, ламии, которых они должны были уничтожить, – все исчезло.

– Прошло больше двадцати трех лет, но мы до сих пор не прекратили поиски. Мы делали все что могли в попытке найти их, но каждый раз попадали в тупик.

Киган с грустью смотрит на Лахлана.

– И вот теперь появилась ты, Винна: очередной кусочек пазла, который, кажется, невозможно собрать, – добавляет Сильва, и голос его звучит неожиданно враждебно.

Теперь многое сходится. Учитывая случившееся с их близкими людьми, стало проще понимать удушающие разочарование и грусть, наполнившие комнату. Но вот чего я не понимаю, так это направленных на меня злости и враждебности. Почему меня обвиняют в том, что случилось, когда меня еще на свете не было?

– Что такое ламии?

– Вампиры, – отвечает Айдин.

– Так, значит, клыкастые ублюдки – это ламии, – бормочу я под нос.

Все пятеро поворачиваются ко мне.

– Что ты сказала? – спрашивает Лахлан.

– Я всегда называла их клыкастыми ублюдками. Мне ни разу не удалось выбить из них то, как они называют себя сами.

– Ты встречалась с ламиями? – спрашивает Айдин. На его лице читается такой же шок, как и на лицах всех остальных.