— Не надо, Дима. Не пытай зря. Ничего особенного.

— А все-таки. Растревожил душу.

— Понимаешь… — в нерешительной задумчивости начал Лобозов. — Не знаю, как и сказать. Навел я кое-какие справки. Понимаешь, нельзя было летчику идти в этот полет, не мог он вести самолет в ночных условиях. Говорят, у него была куриная слепота… А предупредить об этом стеснялся. Вот и достеснялся! Себя угробил и вас чуть рядом с собой не положил…

— Откуда тебе это известно, о слепоте? — пресекающимся от волнения голосом спросил Грималовский, неожиданно вспоминая: "Вот почему он так робко выруливал на взлетную полосу".

— Поговаривают, — Лобозов пожал плечами. — Ты уж меня извини, но просто злость берет. Какого рожна, зачем тебе нужно было лететь с ним? Я — твой летчик! Я — а не он! Запомни — я! Дикая нелепость…

— Так сложилась обстановка. Его штурмана не оказалось на месте.

— Не оказалось! Не оказалось! — Лобозов бухнул с досады кулаком по тумбочке, разметая яблоки.

— Спасибо за гостинец, — сказала появившаяся в палате медсестра, подняв откатившееся яблоко. — Но буянить в палате тяжелобольных не стоит.

— О, какая сердитая сестричка… — буркнул летчик и, смутившись, добавил: — Мне пора. Скоро лететь. Жди. Будет возможность, заявлюсь снова.

Это было где-то в середине августа 1941 года, в тяжкие дни отступления. Люди забывали о сне и отдыхе. Едва самолеты, прибывшие с задания, приземлялись на аэродромах, оружейники вновь подвешивали бомбы, заправляли в пулеметы патронные ленты, а летчики торопливо черпали из котелков обжигающую кашу и, который уже раз за день, снова готовились к старту.

Дни летели стремительные и огневые. Экипаж Лобозова совершал вылет за вылетом. Комбинезоны летчиков пропахли порохом и потом.

Враг рвался к Одессе, всеми силами стараясь захватить ее, но город мужественно оборонялся. Гремели кровопролитные бои. Грималовский и его товарищи помогали героическим защитникам Одессы.

Еще не рассвело, а на взлетной полосе уже клокотала жизнь. Техники осматривали самолеты, оружейники сосредоточенно и осторожно прикрепляли к замкам держателей сигарообразные бомбы.

Но вот прозвучала команда: "От винтов!", — и сонную тишину смел рев моторов. Звено бомбардировщиков покинуло летное поле и взяло курс на село Фриденталь, что под Одессой, где, по данным разведки, размещались готовые к наступлению вражеские войска.

Набрав высоту, Лобозов, чтобы снять нервное напряжение, шутливо скомандовал:

— А теперь песню!

Грималовский поплотнее прижал ладонями шлемофон, догадываясь, что сейчас зазвучит его любимая мелодия.

Повезло им на стрелка-радиста. Варгасов оказался не только мастером своего дела, но и превосходным певцом. Его песни, душевные, с лирической грустинкой, были всегда желанны. И даже хрипотца ларингофона не могла лишить их выплескивающей через край взволнованности, и весь экипаж мысленно вторил им:

У Грималовского на какой-то миг защемило сердце. Вспомнилась родная деревушка Панчево, согбенный годами седоволосый старик возле раскидистой груши, всматривающийся в небо из-под козырька ладони и шепчущий сухими губами: "Сынку мой, сынку. Дэ ты литаешь?" От отца давно не было вестей. Да их и не могло быть — в родных местах хозяйничали враги.

— Хорошо поет парень. До слезы продирает, — вернул Грималовского к действительности Лобозов. — Настоящий артист!

— Такое исполнение, — добавил штурман, — достойно рецензии.

— Ваши аплодисменты переходят в авиацию, — откликнулся Толик.

— Хватит шутить, — перебил его летчик. — Следи за воздухом. Скоро Одесса. Цель близка.

С двухкилометровой высоты Одесса напоминала игрушечный макет: спичками выделялись заводские трубы, в порту застыли, будто на мертвом приколе, кораблики; свой вечный бег к воде вела ребристая Потемкинская лестница.

Под крылом самолета показалось село Фриденталь. Бомболюки "Пе-2" открыты. Небольшой поворот вправо — вражеские танки на прицеле.

— Получайте гостинцы!

Томительные мгновения ожидания. Пестрые вспышки разрывов охватили фашистские бронемашины. Долгий красочный фейерверк разразился в кустарнике, скрывающем танковую часть врага.

— А теперь слегка поутюжим их… — Лобозов повел звено "петляковых" к земле. На бреющем полете пронеслись бомбардировщики над головами гитлеровцев. Нити трассирующих пуль будто выткали кружева на автомашинах, повозках, бронетранспортерах. Впереди мелькнула машина с антеннами, плохо замаскированная зелеными ветками.