«Кронштадт» без особых усилий вышел из боя, просто прекратив огонь по спешно расходящимся радиальными курсами эсминцам и повернув на восток. Единственная попавшая в него пятисотфунтовая авиабомба легко пробила тонкие палубы и разорвалась в полубаке; это не слишком отразилось на боеспособности крейсера, но вызвало достаточно сильный пожар, бороться с которым пришлось еще несколько часов. Несколько близких разрывов также не имели большого значения.

Гораздо более важным было то, что вышла из строя радарная установка «Кронштадта», хотя прямых попаданий в комплекс надстроек у фок-мачты не было. Сотрясения от стрельбы собственных орудий и попаданий в корпус оказались слишком сильными для требующего длительной настройки тончайшего электронного механизма радиолокационной станции. Этого следовало ожидать.

После всех произошедших за последние два часа событий командный состав линейного крейсера принял это известие достаточно спокойно.

Пилоты гидросамолетов отреагировали на него матом.

19 ноября 1944 года, вторая половина дня

Чрезвычайно медленно и чрезвычайно аккуратно самоходки артполка, перешедшего недавно в армейское подчинение, продвигались по затянутой туманом лощине.

С начала большого наступления прошло всего одиннадцать дней, а полк уже успели два раза потрепать и два раза пополнить. Оба пополнения были россыпью, без переформирования. Так и не доведенный до штатного состава полк свели в три батареи вместо четырех. Техники не хватало: во-первых, потому, что СУ-85 уже почти не выпускали, просто использовали уже произведенный запас деталей и узлов; а во-вторых, перебрасывать к голландской границе технику и людей становилось все сложнее.

Ходили неясные слухи о мощном контрнаступлении немцев, англичан и американцев юго-восточнее, якобы развивающемся уже третий день. Нехорошие разговоры ходили и про то, что позиции 2-го Прибалтийского фронта прорваны и Ленинградский с 3-м Прибалтийским то ли уже отрезаны, то ли будут отрезаны вот-вот. Сложно было сказать, правда это или нет.

С боеприпасами проблем особых не было, за неимением в последние дни больших боев. С топливом тоже. Многое доставлялось, видимо, морем, вдоль берега; да и часть прибрежных железных дорог, наверное, должна была еще уцелеть – к морю супостат еще не вышел, это было известно точно.

Странно вообще, что туман держится в середине дня. Воздух холодный, ни одного листочка на деревьях уже не осталось, вода поутру покрывается ломкой ледяной корочкой – предвестницей мучившего Бориса каждую зиму кашля. Он ни разу не болел на войне, как и все остальные, кого он знал, но кашель был сам по себе.

Странно, в довоенное время каждый третий имел язву желудка либо жаловался на печень, простужались как минимум раза три за зиму. А тут хоть бы что прилипло… Обморожения, конечно, были. Один раз он видел, как солдат погиб от столбняка, несмотря на сыворотку, – за полтора часа его скрутило узлом, выгнуло, и он умер, просто неспособный дышать. Молниеносная форма. Но это тоже после ранения: поцарапало осколком голень, а в портянках и крысы могут завестись, не то что микроб.

– Стой.

Борис вовремя увидел вскинутые флажки над командирской машиной, хотя успел задуматься. Повезло, Батяня задумчивости на марше не прощает, даже своим. Не побрезгует, одним ударом кулака расцветит лицо под британский флаг и поставит на бруствер, пугать врагов этим зрелищем.

Обернувшись на сзади идущую машину брата, Борис продублировал командирский сигнал, а потом и следующий: «Глуши моторы».

Подозрительно что-то. В лощинке, в тумане… Как засадный полк. Старший лейтенант чуть не заржал про себя, восхищенный своей аналогией.

Черт, в бой их ведут или все-таки это лишь такой долгий марш? Интересное кино. Могли, пожалуй, просто спрятаться от самолетов: за последние дни британские «темпесты» и «тайфуны» завоевали всеобщее уважение (как, хочется надеяться, и наши у них). Ну тогда залитая туманом лощинка – самое то. Хуже, если коварный враг таится рядом и это замечательное место у него пристреляно чем-то крупным.

Нет, правильно, что их «сушки» больше не делают, новые «тридцатьчетверки» сейчас составляют львиную долю танковых парков: слишком большой оборот техники, все более или менее малосерийные машины сходят на нет. Пока 85-миллиметровую пушку в танк втиснуть не могли, истребительные самоходки были «звездой экрана», танкисты на них молились, подхалимничали. А теперь чувствуешь себя оч-чень уязвимым. Вот и придерживают полк во втором эшелоне, не гонят вперед. Появится у них новая техника, так снова подхалимничать начнут.

Человеческая природа на войне проста. Человеку жить хочется. И спать. И есть. И выпить. И бабу, конечно. Но самое интересное, что, когда дело доходит до горячего, все желания, и так из-за окружающей обстановки не слишком разнообразные, сводятся к одному – жить. И ради вот этого желания человек способен убивать, не задумываясь. Вот умора… Старина Вернадский был, пожалуй, более прав, чем сам предполагал. Доминанта! Говоря простым языком, больше одной мысли за раз человек думать не должен.

Полк простоял в лощине два часа, и постепенно стало ясно, что марш и в самом деле закончился. Техники и людей вокруг делалось все больше, и хотя все еще держащийся туман не позволял разглядеть многого, но присутствие человеческой и железной массы ощущалось кожей.

Сзади нарастал взревывающий звук мотоциклетного мотора. Борис напрягся: звук был немецкий. Через полминуты мимо действительно промчался БМВ с затянутым в кожу парнем в седле – без погон, но, во всяком случае, с ППШ под боком. Мотоцикл круто затормозил, уже проскочив машины первой батареи. Через пять минут, снова взревев мотором, он умчался вперед, и стало видно, что майор бежит вдоль самоходок своего полка, останавливаясь у каждой, вместо того чтобы приказать нормальное: «Командиры батарей – ко мне!»