Она скучала по больничной суете. Ей не хватало этого ощущения, что люди нуждаются в ней, что она использует свои мозги по назначению. Очень странно было сделать такой долгий перерыв в работе. Да и во всем остальном тоже…

Они притормаживают на перекрестке, и она смотрит в окно, туда, где в отдалении возвышается на скале Эдинбургский замок. Ее всегда восхищало, что замок видно из любой точки города, – он как маяк на утесе. Двигатель гудит под ногами, когда порывы ветра ударяют в железный кокон.

– Это был ад адский, как всегда? – усмехается он.

Она рассмеялась, услышав знакомую фразочку – из тех, что они употребляли между собой.

– Ну конечно! Это был адский ад. Ты же знаешь.

– Им очень повезло, что ты вернулась, – говорит он. – Как и мне.

Ей нравится его прямота: он всегда говорит то, что думает, – и хорошее, и плохое. А у нее с этим все сложно, ей трудно выразить словами какие-то неприятные вещи, рассказать о том, что ее беспокоит. Меньше всего ей хотелось нагружать людей своими проблемами. Как будто ей нужна чья-то жалость.

Из ее рюкзака раздалось настойчивое пиликанье, и она достала из бокового отделения видавший виды телефон. Взглянув на экран, она похолодела.

Нет, нет! Только не сейчас. Еще не время.

Сердце бешено колотится.

О боже. Пусть уже поскорее загорится зеленый, и они тронутся с места. Ее тело словно разрывает изнутри, кровь будто закипает в венах. Рывок. Они первые в очереди на перекрестке, застигнутые между двумя мгновениями.

– Зеленый, – произносит она, увидев загоревшийся кружок наверху светофора. В ее голосе вдруг прорываются нотки паники, заметные даже ей самой, и она понимает, что ноготь ее большого пальца с силой вдавлен в ладонь.

– Ты как? – спрашивает Робби, нажимая на педаль газа.

Они несутся вперед, минуя перекресток, и съезжают на скоростное шоссе, ведущее к городу. Скоро они вернутся домой, и можно будет выйти из машины. При этой мысли ее тело ненадолго расслабляется, – хоть какая-то передышка. Она пытается представить, как на выходных они будут гулять по Пентленду [1] , где провели столько счастливых часов, – эти изрезанные холмы не отпускали их дни напролет. Она вспоминает заросли дрока и вереска и непредсказуемое, как колесо рулетки, шотландское небо.

На долю секунды ее сердце замирает, и она закрывает глаза, жалея, что ей не удастся стереть из памяти происходящее. Ей кажется, будто кто-то открывает рот и произносит слова вместо нее, – какой-то инопланетный самозванец, прибывший на Землю, чтобы разрушить ее жизнь.

– Я должна тебе кое-что сказать.

Из машины словно выкачали весь воздух. На мгновение она даже засомневалась, услышал ли он ее слова.

– Что такое? – спокойно спрашивает он, но в его голосе проскользнула тень неуверенности, отзеркалившая ее собственные чувства.

– Может, лучше подождем до дома…

– Зачем? Я тебя не понимаю.

Она не может заставить себя выдавить ответ и чувствует, как со стороны соседнего кресла исходит напряжение.

– В чем дело? – настойчиво произносит он, и теперь в его голосе отчетливо слышится беспокойство.

Она изо всех сил старается держать себя в руках. Ее щеки горят. Решившись наконец открыть глаза, она видит, как дрожат ее обтянутые легинсами ноги.

Впереди еще один перекресток. Господи, пусть зеленый свет продолжает гореть. Пусть никогда не включается красный, только бы машина не останавливалась. Она заставляет себя посмотреть на Робби: его глаза прищурены, руки судорожно сжимают руль. Когда они подъезжают к светофору, начинает мигать желтый, но тормозить уже поздно. «Желтый свет – дорога есть», – наверняка сказал бы Робби в другой день. Она чувствует на себе его взгляд. Впереди какое-то движение. Что-то мчится на них сбоку, стремительно приближаясь в ярком свете фар.

Солнечный луч скользит по блестящей серебристой поверхности ее новеньких веллингтонских сапожек, те подмигивают ей, словно две морские рыбки. Она улыбается, чувствуя, как прохладный ветерок игриво овевает ее лицо. Под подошвами змейками струится песок. Ей всегда казалось, что пляж во время отлива выглядит очень забавно – он будто забыл одеться.

Солнце светит так ярко, что Дженни приходится щуриться, глядя на волны, удирающие за горизонт. В пушистых облаках летают чайки, соленый свежий воздух проникает в нос. Она прикрывает глаза, чувствуя на плечах тяжесть нескольких слоев одежды: плотная флисовая кофта, поверх нее ягодно-красная курточка, и обе ей велики. Папа вечно покупает ей одежду большего размера, чем нужно, – «на вырост», как он говорит. Лучи послеполуденного солнца касаются вытянутой руки Дженни, и она внезапно ощущает их жар. А потом, так же внезапно, солнце исчезает. От порыва весеннего ветра черные пряди волос налетают на глаза, и мир вокруг разделяется на разноцветные лоскуты.

Вдалеке виднеется остров Крамонд, возвышающийся над водой одиноким коричнево-зеленым бугорком. Он как будто однажды забрался слишком далеко в море и там застрял. Сейчас, во время отлива, до него спокойно можно добраться пешком. Папа говорит, что это единственный из семнадцати островов, до которого можно дойти с материка. Папа вообще много всего знает. Интересно, как бы все это выглядело ночью, если бы по пляжу бродили призраки в белых одеждах? Возможно, когда-нибудь она об этом узнает.

– Дженни, сюда! – раздается крик, и она оборачивается.