Это, Самуил Аронович, как со злой собакой разговаривать: сиди спокойно, я тебе ничего плохого не сделаю... Но здесь, однако, наступает самое поразительное и упоительное место диалога:

– Ну... мне неудобно.

Тут мелькнула еще одна литературная тень - Щедрина:

"Мальчик без штанов. Да неужто деревья по дороге растут и так-таки никто даже яблочка не сорвет?

Мальчик в штанах (изумленно). Но кто же имеет право сорвать вещь, которая не принадлежит ему в собственность?!

Мальчик без штанов. Ну, у нас, брат, не так. У нас бы не только яблоки съели, а и ветки-то бы все обломали!"

Но - не морали же мне читать: вот он положит трубку - и с концами, приходится говорить, как Черномырдину с Басаевым:

– Что ж неудобного, Семен? Вы этого чемодана не воровали, он вам достался случайно. Хотите - верните владельцу за ту или другую сумму или вообще бесплатно. Хотите - пользуйтесь, он теперь ваш.

– Так зачем мне ботинки 45 размера и костюм 54-го?

– Это уж я не знаю. Снесите на вещевой рынок. Но я бы на месте Андрея, чем выкупать старые вещи за их цену, купил бы за те же деньги новые.

– Нет, они дороже тысячи. Вот тут одни только брюки кожаные долларов двести стоят.

Чувствуя, как меня засасывает тошная, дурная бесконечность этого разговора, я его сворачиваю. В конце концов, что еще я мог сделать, кроме как попробовать структурировать ситуацию в этом темном сознании?

Чем кончилось?

Андрей предложил ему еще $80. "Мне вас очень жаль", - ответил наш Сёма и бросил-таки трубку. Андрей считает, что к этому времени он уже, судя по артикуляции, как следует приложился к найденному виски. "Записная книжка у меня дома в компьютере продублирована. И это не последний костюм в моей жизни. Штаны кожаные я вообще купил на sale'е за двадцать марок. Карточки там были - на скидки в магазинах, а кредитные, документы и билеты у меня в бумажнике. Ботинки, правда, хорошие, и мой размер так просто не купишь. Ну ладно, пусть подавится"...

... Ах да, мы ведь о литературе. Обратимся к мемуарному жанру. Князь Вячеслав Николаевич Тенишев, крупный промышленник, "русский американец", этнограф, изучавший культуру народов России, знаток музыки и сам виолончелист, основатель знаменитого петербургского училища на Моховой, интеллигент и интеллектуал, всю жизнь радел о крестьянах в своем имении Талашкино: школы строил, больницы, наделял землей и покупал для них сельскохозяйственные орудия; его жена Мария Клавдиевна давала им работу в своих ремесленных мастерских.

В 1903-м Тенишев умер в Париже, княгиня велела забальзамировать тело мужа и отвезла его в Талашкино. Вот как очевидец рассказывает о случившемся зимой 23-го года: "три гроба, в которых похоронили Тенишева, были разбиты, а тело его усажено на гробовую доску черного дерева". Согласно еще одному источнику, обучившиеся ремеслам носители фольклора сунули ему в руки газету, а в зубы - папиросу. "Приехали три милиционера, извлекли тело из крипты (некоторые свидетели говорят, что оно было распотрошено), уложили вместе с доской на дровни и повезли к сельскому кладбищу. Там вырыли неглубокую яму и сбросили в нее тело. Согнутое, оно упало головой вниз. Сверху положили черную доску и присыпали ее землей со снегом".

Итак, руководствуясь русской литературной традицией, пытаюсь представить, как в этом Семене происходит перемена, как он расправляет хитиновые крылья. Только что вынужден был подхалтуривать шофером-частником вроде слуга, халдей (ничего, придет и наше время!..), радовался, что ему 500 рублей заплатили, - и вот у него чемодан - эх, повезло! но боязно... да нет, вряд ли этот придурок номер моего "жигуля" запомнил... Воображаю, как ему мерещится, будто он подвез какого-нибудь сына Березовского, как (наслушамшись по телевизору про всякие там ноутбуки, бизнес и кредитные карточки) грезится филиал пещеры Аладдина. Воображаю, как в его кромешном мозгу размножаются красные червячки вымогательской идеи... И наконец - как, возбужденный смесью страха и предвкушения, решает хлебнуть из трофейной красивой бутылки - не все ж буржуям, пусть и нормальный простой человек попользуется, - и, еще не исключая возможности встречи с ее хозяином, думает: что он, мелочиться, что ли, будет - он, небось, виски ящиками жрет.

А имейся вторая бутылка - возможно, наступила бы кондиция, когда, к примеру, прикольно труп покойного барина потрошить и, как выражался А. П. Чехов, ему цигаркой в харю для смеха.

Это не классовая, это видовая ненависть к не такому, как ты. Зачем выкинули Тенишева из могилы? Зачем растащили по частям барский рояль, какая польза в избе от пузатой ножки или пюпитра? Отчего, стоит что-нибудь починить или покрасить - эти твари, слизь земли, прорехи на человечестве, слетаются, как на запах, чтобы разломать, нацарапать, испакостить? А - из видовой ненависти ко всему, что не низменно, не уродливо или хоть попросту чисто.

Ох, хотел бы я следовать совету трезвейшего, мудрейшего и добрейшего Евгения Львовича Шварца: "Садовник. Умоляю вас - будьте терпеливы. Прививайте. Разводите костры - тепло помогает росту. Сорную траву удаляйте осторожно, чтобы не повредить здоровые корни. Ведь если вдуматься, то люди, в сущности, тоже, может быть, пожалуй, со всеми оговорками, заслуживают тщательного ухода".

Не получается.

10 апреля 2002