Я больше ни до кого не пытаюсь донести правду, но не потому, что ко мне теперь уж наверняка никто не прислушается, а из-за чувства ответственности. Я не желаю никому своей участи, потому что знания губительны при неумелом обращении с ними. И вот теперь я предупреждаю вас, как когда-то меня предупреждал неизвестный доброжелатель, совет которого я проигнорировал и сильно жалею об этом.

После написания той статьи я ещё пару лет вёл расследование, мне не поступало угроз. Пустое запугивание – не их метод. А однажды ночью я проснулся в своей квартире с осознанием того, что я не один. Точнее будет сказать – меня разбудили. Рядом не было никого, они находились внутри меня, в моей голове. Всё происходило как под гипнозом того уличного фокусника, но на этот раз мне позволили оставаться в сознании и стать свидетелем. Для наглядности, вероятно. Я не мог контролировать своё тело. Оно двигалось само по себе, как двигаются марионетки на верёвочках в кукольном театре, а сам кукловод остаётся невидим для зрителей. Даже если я попытаюсь более детально описать свои ощущения в ту ночь, то вы вряд ли сможете полноценно осознать весь мой ужас. Я не имел возможности оказать сопротивления даже когда язык оказался стиснут между лезвий ножниц. Контроль вернулся лишь после, мне умышленно позволили выжить.

И ещё – лишь спустя время ко мне пришло озарение. Из-за шока я долго не мог вспомнить, но в тот момент я ясно ощущал сочувствие того, кто это со мной сделал. Это как видеть слёзы раскаяния на глазах убийцы, который смыкает руки на твоём горле. Вы вряд ли поймёте. Обычному человеку вроде меня или вас неподвластно управление чужим разумом. До Цепи дошло, что я подобрался к ним слишком близко, и меня было принято устранить, но сделать это требовалось так, чтобы не вызвать подозрений. Согласитесь, что в том случае, если бы я исчез или был найден убитым, то люди задумались бы. По этой же причине они не потрудились удалить мою статью. И сделано это было отнюдь не кем-то из сотрудников, а одним из их заключённых. Его вынудили. И неизвестно, за сколькими подобными случаями стоит руководство Исследовательского Центра. В их распоряжении находятся люди, способные убивать на расстоянии, не оставляя за собой следов. Остерегайтесь.

Не в моём положении указывать вам, но ради вашей же безопасности прошу вас забыть о справедливости, ей нет места в нашем мире. Законы пишет не народ и даже не короли, а серые кардиналы, не привлекающие внимание к своему существованию. Бросив им вызов, вы обеспечите себе смертный приговор.

Забудьте обо всём ради собственного же блага».

Емельян прочёл письмо на одном дыхании всего один раз и неопределённое количество времени после этого пребывал в опустошённой прострации. За окном успело стемнеть, свет в кабинете он так и не включал. Затем начали посещать мысли о том, что к смерти своих бывших сотрудников причастна сама «Цепь». Вдруг они чем-то не угодили, недозволительным образом себя повели или ляпнули лишнего. Ничто уже не казалось Мечникову невероятным, он был готов поверить в любую немыслимую чушь, над которой раньше посмеялся бы.

В надежде найти утешение в обитель мистицизма у Андреевых, детектив отправился туда, но там столкнулся с очередным потрясением.

Ещё только подъезжая к дому, где жили Коля и Наум, Мечников видит выбитые стёкла в их квартире, рамы опалены огнём, копоть тянется вверх по стене до второго этажа. Заглянув внутрь, он видит лишь черноту, основная масса вещей обратилась в сажу, остались лишь обугленные каркасы мебели. Помещение практически до основания уничтожено. В подъезде всё ещё пахнет гарью, этот запах останется надолго. Дверь опечатана. Емельян дёргает за ручку, удостоверяясь, что замок заперт. Вдруг из квартиры напротив опасливо выглядывает сосед.

— Ты ещё кто такой?

— Друг Андреевых. Что здесь произошло?

— Колян вчера чуть нас всех не спалил нахрен! Я как дым учуял – сразу к нему давай ломиться, а толку-то?! Дверь заперта была! Повезло, что пожарка быстро приехала.

— Коля жив?!

— Вот уж не знаю. Он, ведь, руку себе ещё искромсал, а потом, видать, поджёг всё. Мудак, а! Захотел помереть – так помирал бы тихо-спокойно. Он вообще дурной стал, как брата своего схоронил. А Наум так вообще всегда в неадеквате был, бухал беспробудно, на людей кидался. Я этих Андреевых никогда не любил. Если Колян вернётся – я ему рожу разукрашу, так и передай, если встретишь.

***

Клаэс настолько глубоко, что даже не видит просвета. Вокруг лишь вязкая тьма. В окутавшем его «ничто» тепло и спокойно, не хочется даже предпринимать попытки вынырнуть, он погружается глубже, но чьи-то руки вдруг хватают его за плечи и тянут наверх.

Мрак расступается, и Клаэс видит над собой Нэми. Брат вытаскивает его из болота, маленький Клаэс с ног до головы в тине и грязи. Он изумлённо смотрит на Нэми и не может ничего сказать или хотя бы сделать вдох. Лёгкие и горло забиты густой тёмной субстанцией, которая застывает внутри, подобно цементу. Клаэс морщится, потому что пальцы брата слишком сильно впились в его плечи.

— Клаэс! — Требовательно и почти со злостью говорит Нэми. — Проснись!

Яркая ослепляющая вспышка будто бы выжигает сетчатку, и Клаэсу кажется, что он уже ничего никогда не увидит. Но теперь он хотя бы может дышать. Андер слышит стук своего сердца, чувствует, как кровь течёт по его венам. Постепенно до слуха начинают доноситься и другие звуки, например, галдёж ворон за окном и лёгкий шелест занавески, колышущейся перед открытой форточкой. Клаэс понимает, что связан, ещё прежде, чем открывает глаза. Он лежит на кровати и укрыт одеялом, а поверх него покоятся скованные по бокам ремнями руки. Сознание заторможено, зрение теряет фокусировку, приходится щуриться, чтобы вернуть изображению чёткость. Тело парализовано немощной слабостью, даже пальцем шевельнуть не удаётся, будто бы из Клаэса, пока он спал, извлекли все кости, а внутренности заменили ватой. Напротив открывается дверь, и на пороге показывается женщина в белом халатике и чепчике на голове. Она удивляется, увидев Андер в сознании, и без слов покидает помещение, а спустя минуту входит взволнованный доктор Василевский.

— Коля! — Сергей быстрыми шагами приближается к кровати и присаживается на её край. — Ты узнаёшь меня?

— Да.

Даже говорить поначалу получается с трудом. Губы и челюсти онемели, голос кажется смешным и глупым, как у умственно отсталого.

— Как меня зовут? — Очень серьёзно спрашивает доктор.

Клаэс хмурится и смотрит на него с озадаченным негодованием. Сейчас есть и более важные моменты, которые стоило бы прояснить, но по выражению лица Сергея Клаэс понимает, что лучше ему ответить.