Клиффорд Саймак выпустил всего пять рассказов о воздушных боях времён Второй мировой войны; все пять были проданы, и нет никаких указаний на то, что он написал те, которые не были проданы. Все эти пять рассказов были намного короче, чем большинство его работ в других жанрах, но в сохранившихся дневниках нет ничего, что позволило бы предположить, почему они были такими короткими — как и то, почему он пришёл в этот жанр или почему он его оставил. Очевидно, что он начал писать военные рассказы задолго до того, как Соединённые Штаты вступили во Вторую мировую войну, и, похоже, ушёл из темы ещё до конца 1942 года. Я подозреваю, что он счёл требования редакторов слишком строгими (редактором этого конкретного номера был офицер армии США, и этот факт может свидетельствовать о том, что к авторам предъявлялись требования, отличные от тех, которые предъявляются к обычными журналами), но также верно и то, что в то время Саймак перешёл на вестерны, за которые платили гораздо больше денег (за этот рассказ он получил всего 25 долларов).
Отправленная в AmericanEagleв октябре 1941 года и приобретённая менее чем через месяц, «Бомба для Даунинг-стрит, 10» на самом деле появилась в журнале SkyFightersв сентябре 1942 года (Даунинг-стрит, 10 был и остаётся адресом резиденции/офиса британского премьер-министра).
Клиффорд Саймак
Бомба для Даунинг-стрит, 10
Нормандия мирно предавалась рассвету, её леса пестрели разноцветьем, а поля — мрачнели в послеуборочном уборе. Война казалась чем-то далёким в этом краю белоснежных замков, маленьких деревушек и извилистых дорог, вьющихся среди лесов.
Кермит Хаббард взглянул на карту, пристёгнутую к его колену, и опустил нос «Дифайэнта». Когда самолёт пошёл на снижение, ему открылся вид на перекрёсток дорог и расположенную на нём деревню. Сразу за деревней среди буков возвышался замок. Сразу за замком должно быть поле, обсаженное тополями, с колосьями пшеницы на северной оконечности, расположенными в форме мальтийского креста.
Вот оно, окружённое тополями, с колосьями в форме креста. В точности так, как было сказано в сообщении. Сбросив скорость, Хаббард облетел поле, внимательно вглядываясь в проносящуюся под ним землю. Ничто не шевелилось.
Едва миновав верхушки деревьев, он вывел машину на поле и, сбавив обороты «Мерлина», направил самолёт к пшеничным колосьям.
Пропеллер едва вращался, мотор работал не громче шёпота, и Хаббард сдвинул фонарь пилотской кабины. До его ноздрей донёсся запах созревшего зерна и сухой соломы, а лёгкий ветерок заставил листья тополей затанцевать, издавая тихий шелест.
Григсби нигде не было видно.
Хаббарда окутала тишина. Тишина, от которой у него, казалось, свело живот, а по спине пробежали слабые мурашки опасности.
Он медленно выбрался из истребителя, мысленно проклиная Григсби. В его сообщении говорилось, что тот будет ждать здесь на рассвете в течение следующих семи дней, а это был только второй день.
— Григсби! — крикнул он.
Когда ответа не последовало, он крикнул снова, и в его голосе послышались нотки отчаяния.
— Григсби!
Из-за стожков перед ним внезапно возникли люди с короткими уродливыми автоматами.
Хаббард быстро отступил назад, его рука потянулась к револьверу на поясе. Но тут один из людей что-то резко сказал, и он остановился, как вкопанный, опустив руки по швам.
Он внимательно оглядел всех, заметил их каски, похожие на вёдра для угля, серую военную форму, широкие кожаные ремни и потёртые армейские ботинки. Так выглядели все, кроме одного. На нём была фуражка с козырьком, на левом нагрудном кармане болталась медаль, и вместо автомата у него был револьвер. Хаббард знал, что он был немецким офицером.
— Боюсь, ваш друг Григсби подвёл вас, — сказал офицер на чистом английском.
Хаббард не ответил.
— Мне представляется, — продолжал офицер, — что вы, возможно, что-то планируете — что-то вроде внезапных действий. Я прошу вас, пожалуйста, не делайте этого. У вас нет шансов.
— Нет, — признался Хаббард. — Нет, думаю, что нет.
— А теперь, — сказал офицер, — если позволите…
С края поля раздался винтовочный выстрел. Офицер судорожно вздохнул и упал лицом вниз. Винтовка снова бабахнула, а затем заговорила без остановки.
Трое немецких солдат упали, остальные нырнули за разбросанные стожки пшеницы. Пули подняли маленькие облачка пыли прямо перед ногами Хаббарда. С криком солдат Королевских ВВС рывком высвободил свой «Уэбли».
Немецкое оружие огрызалось вовсю, а снопы пшеницы подпрыгивали под ударами пуль, летевших с края поля. Хаббард отпрыгнул назад, чтобы укрыться за своим самолётом, а его «Уэбли» поднялся повыше и нацелился в одного из нацистов, устроившегося среди стожков.
Но как только его палец лёг на спусковой крючок, что-то упёрлось ему в спину.
— Nein! Nein! — произнёс чей-то голос.
Хаббард яростно развернулся, отбивая ствол автомата в сторону. Но немец попятился и злобно ткнул его дулом в живот, так что у пилота перехватило дыхание.
— Nein! Nein! — твердил мужчина в похожей на ведро для угля каске. Хаббард увидел, как его губы растянулись в усмешке.
Огонь с края поля прекратился. Где-то, оживая, взревел мотоцикл, и с шумом умчался прочь. Нацист с автоматом ещё сильнее ткнул Хаббарда в живот и дёрнул головой в сторону «Уэбли» в руке пилота Королевских ВВС.
— Я понял тебя, приятель, — сказал Хаббард и бросил оружие.
Он стоял с автоматом, упёртым в живот, прислушиваясь к мерному урчанию «Мерлина». Стрельба полностью прекратилась, и за его спиной раздался топот ног. Нацист тихо рассмеялся.
— Dumkopf, — сказал он.
И это было правильно, сказал себе Хаббард. Нацист, очевидно, нашёл укрытие за самолётом, когда началась стрельба, и находился там всё время, готовый пресечь любое его действие. В целом, это была самая искусная ловушка, какую только можно себе представить.