— Можно практиковаться сколько угодно, но никакая практика не даст души твоей музыке.

— Я уже несколько лет беру уроки. В городе. У парня по имени Мартин, который играет в филармонии. Классика и все такое… Помогает.

— Я врубаюсь, — он протянул мне сигарету, и я сделал глубокую затяжку, хотя и знал, что он смешивает табак с марихуаной.

— Но иногда мне кажется, что я разрываюсь на две части. Мама и отец хотят, чтобы я продолжал обучение у мистера Мартина. Играл с симфоническим оркестром.

— Типа Либераче, — захихикал он.

— Заткнись.

— Феерично…

— Заткнись, — я толкнул его кулаком в плечо.

— Полегче, чувак, — он потер плечо рукой. — Ты этого можешь достичь, конечно. Ты играешь так, как будто ты из другого мира. Словно ты родился для этого.

Может, это марихуана сделала свое дело, или подействовало все вместе — атмосфера этой волшебной летней ночи, послеконцертный кайф и то, что Оскар был первым моим настоящим другом. Или мне просто хотелось хоть кому-нибудь рассказать правду о себе…

— Я хочу признаться тебе, Оскар. Я вовсе не Генри Дэй. Я хобгоблин, который прожил в лесу почти сотню лет.

Он прыснул так, что дым пошел носом. Когда он откашлялся, я продолжил:

— Серьезно, чувак, мы украли настоящего Генри Дэя, а меня подсунули вместо него. Мы поменялись с ним местами, но никто об этом не знает. Теперь я живу его жизнью, а он, надеюсь, моей. Очень-очень давно я был кем-то другим, пока не стал подменышем. Я родился в Германии или в каком-то другом месте, где говорят по-немецки. Не помню всего точно, просто какие-то обрывки воспоминаний… И я учился там играть на пианино, тогда, давно, пока не появились подменыши и не украли меня. А сейчас я вернулся к людям, но почти ничего не помню из своего прошлого, наполовину я Генри Дэй, а наполовину — тот, кем был раньше. Возможно, этот тот, кем я был когда-то, уже умел отлично играть, это единственное объяснение.

— Ну, ты и гонишь, чувак! А где же тогда настоящий Генри?

— Где-то в лесу. Если не умер. Такое иногда случается… Скорее всего, он живет среди эльфов, фей и хобгоблинов, как я раньше.

— То есть он сейчас может наблюдать за нами из кустов? — Оскар спрыгнул с капота и зашептал театральным голосом: — Генри, ты где?

— Заткнись, чувак. Он и правда может сейчас стоять там. Но они боятся людей, я это точно знаю.

— Кто?

— Подменыши. Вот почему их невозможно увидеть.

— Почему они нас боятся? Ведь вроде это мы должны бояться их.

— Да, должны, чувак. Но люди перестали верить в волшебные сказки.

— Если настоящий Генри Дэй сейчас прячется в лесу и наблюдает за нами, то в один прекрасный день он захочет вернуть себе свою жизнь, подкрадется и утащит тебя обратно в лес.

Он протянул руку и схватил меня за лодыжку.

Я заорал от неожиданности, а он завалился на капот и сквозь смех произнес:

— Чувак, тебе надо меньше смотреть фильмы ужасов.

— Блин, это правда, — я ударил его по руке.

— Похоже, ты обкурился, чувак…

Сначала я хотел ударить его еще раз, но потом понял, насколько невероятной должна выглядеть моя история, и посмеялся вместе с ним. Позже Оскар никогда не вспоминал об этом разговоре, решив, скорее всего, что я просто молол чушь, обкурившись. Он уехал, похихикивая, а я, после того как сказав правду, почувствовал себя опустошенным. Мое перевоплощение в Генри Дэя было настолько успешным, что никому бы и в голову не пришло поверить. В конце концов поверил даже мой отец, прирожденный скептик. Или спрятал свои сомнения где-то далеко в глубине души.

На первом этаже нашего дома царили темнота и молчание, как в пещере. Наверху все мирно спали. Я включил в кухне свет и налил стакан воды. Ночные бабочки тут же полетели на свет и стали колотиться о москитную сетку, затягивавшую кухонное окно. Шорох их крыльев звучал зловеще и жутко. Я выключил свет, и бабочки улетели. В наступившей темноте я с тревогой приглядывался к скользившим по стенам теням, прислушивался к шуму леса, но, к счастью, ничего опасного не заметил. Я прокрался наверх, чтобы взглянуть на близняшек.

Пока они были совсем маленькими, я постоянно опасался, что их могут украсть хобгоблины и в нашем доме поселятся двое подменышей. Я прекрасно знал все их методы, трюки и уловки, и мне было хорошо известно, что они иногда воруют детей из одной и той же семьи и дважды, и даже трижды. Был случай в конце XVIII века, когда в семье неких Черчей семерых детей заменили на подменышей, одного за другим, и всех в семилетием возрасте, так что настоящих людей в этом доме не осталось — только двое бедных родителей, окруженные выводком полузверюшек. Мои сестры тоже входили в эту группу риска, и я внимательно наблюдал за малейшими изменениями в их внешности и поведении — внезапная оживленность или, наоборот, уход в себя — все это признаки подмены.