Ну вот, вы опять вертитесь в кресле. Пожалуйста, успокойтесь и ответьте мне, положа руку на сердце: совершили вы хоть раз в жизни что-нибудь путное?

– Ни разу.

– Вы богаты?

– Увы!

– И вы просите руки моей дочери?

– Да.

– Она любит вас?

– Да.

– Наконец последний вопрос: сколько у вас с собой денег?

– Сорок шесть долларов.

– Хорошо, я беседую с вами больше тридцати минут. Вы хотели узнать, как делают деньги. Так вот, с вас тридцать долларов: по доллару за минуту.

Ну уж позвольте, мистер Вильяме...– запротестовал молодой человек.

– Никаких «позвольте»,– с усмешкой проговорил банкир, глядя на циферблат.– С вас причитается уже тридцать один доллар: прошла еще одна минута.

Когда изумленный Чейвин уплатил требуемое, мистер Вильяме любезно попросил:

– А теперь извольте оставить мой дом, или я прикажу вас вывести.

– А ваша дочь? – уже в дверях спросил молодой человек.

– Дураку она не достанется,– спокойно ответил мистер Вильяме.– Убирайтесь, или я доставлю вам удовольствие проглотить свои собственные зубы.

– Хорош был бы у меня зятек! – сказал господин Вильяме дочери, когда Чейвин ушел.– Этот твой возлюбленный глуп на редкость. И никогда не поумнеет.

– Значит,– осторожно спросила Лотта,– у него нет никаких надежд стать моим мужем?

– При теперешних обстоятельствах – это совершенно исключено,– категорически заявил мистер Вильяме.– Пока он каким-нибудь ловким манером не докажет обратное, у него нет никаких надежд!

И мистер Вильяме поведал теперь уже дочери историю линчевания негра на земле его дядюшки, рассказал также о своей крупной ссоре с миллионером Гамельстом и добавил:

– Я сообщил твоему знакомому немало поучительного.

На следующий день Вильяме уехал по делам. Неделю спустя он возвратился и нашел на своем письменном столе записку следующего содержания:

«Многоуважаемый мистер Вильяме! Сердечно благодарю за совет, который вы дали мне на прошлой неделе.

Ваш пример так воодушевил меня, что я вместе с вашей дочерью уехал в Канаду, захватив из вашего сейфа все наличные деньги и ценные бумаги.

С уважением

Ваш Чейвин».

А ниже стояло:

«Дорогой папочка!

Просим твоего благословения и заодно сообщаем, что мы не смогли найти ключ от сейфа и взорвали его нитроглицерином.

Целую Лотта».

По лесной тропинке спускались с горы старый и молодой Вейводы.

– Да, да,– сказал старый,– уж больно трогательно говорил пан священник об этом милосердном самаритянине.

– Не свались, отец,– предостерег сын, заметив, что старик вдруг пошатнулся.

– Сам не свались, Францек,– ответил старик.– А-водочка-то сегодня была отменная.

– Уж куда лучше,– поддакнул Францек.

Из этого разговора каждый может понять, что представители семьи Вейводов шествовали из трактира, куда заглянули по пути из костела.

– Так вот, я говорю: до чего же здорово пан священник рассказал об этом самаритянине, о его милосердии,– продолжал благочестиво настроенный старик.

– А о разбойниках? – подхватил Францек.– Они так избили странника, что тот подняться не мог.

– Очень хорошо растолковал он и про разбойников,– добавил старик.– Они беднягу обобрали да так поколотили, что тот не мог сообразить, как и домой добраться.

– А как прекрасно, что самаритянин взял странника с собой и обмыл его раны,– сказал Францек.– Он был милосердный и не счел за труд возиться с ним.

– А сколько людей прошло мимо! – продолжал старый.

– Не свались, отец,– воскликнул Францек.

– Я смотрю под ноги,– ответил старый Вейвода.– И никто-то на него даже не взглянул, кроме самаритянина, а самаритянами тогда все гнушались.

– Люди тогда самаритян не любили,– отозвался Францек.– После только признали их.

– Глянь-ка, Францек,– сказал старик,– вон лесник сидит.

– А, этот живодер! – подхватил Францек.– Он готов нас живьем сожрать.

– Наш пострел везде поспел,– продолжал старик, останавливаясь на вершине холма,– Ему всегда ведомо, где человек в последний раз ставил силки.

– Не успеет иной собрать охапку хвороста,– добавил Францек,– а он уже тут как тут.

– Францек, погляди-ка на лесника,– произнес его почтенный отец,– он вроде как-то странно ухмыляется.